М А Ж О Р
Пьеса в четырех актах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Крейцер Александр Осипович - председатель Правления трудовой коммуны имени
Фрунзе. Высокий, стройный, в военной форме. Всегда в хорошем настроении,
даже когда сердит. Уверенный в себе, с большой силой воли, 36 лет.
Захаров Алексей Степанович - заведующий коммуной, иногда в военной
форме, но большей частью одет сборно. Худой, молчаливый, чрезвычайно
спокойный человек. Он может часто проходить через сцену по своим каким-то
делам без слов, иногда прислушиваться к происходящему. несмотря на
немногословие, он деятельный воспитатель в коммуне, и его интеллект и воля
должны чувствовать. 40 лет.
Торская Надежда Николаевна - учительница русского языка в рабфаке
коммуны. Хороша собой, женственна, очень культурна. Бодрый характер. 23
года.
Дмитриевский Георгий Васильевич - главный инженер завода
электроинструмента при коммуне. Высокий, худой, очень вежлив и всегда
серьезен. 44 года.
Воргунов Петр Петрович - начальник механического цеха и заместитель
главного инженера. Полный, массивный. Бритое лицо, выразительная мимика.
Говорит басом. 55 лет.
Троян Николай Павлович - начальник сборного цеха завода. Усы и бородка,
за которыми не следит. Очки. Всегда спокоен и молчалив. 40 лет.
Вальченко Иван Семенович - начальник инструментального цеха завода,
красив, темная шевелюра, брит.
Григорьев Игорь Александрович - инженер, старший инструктор завода.
Блондин, подстриженные усики и пенсне без оправы. Всегда оживлен. 29 лет.
Блюм Соломон Маркович - бывший заведующий производством коммуны, теперь
заведующий снабжением. Небольшое ожирение, несколько отекшее лицо,
лысина. Несмотря на все это, очень подвижен, всегда бодр и энергичен. 57
лет.
Белоконь - механик, усы закручены, ежик. 38 лет.
Воробьев Петр - шофер, блондин, веселый. 25 лет.
Черный - инструктор. Высокий, худой, черный и долговязый. 30 лет.
1-я уборщица.
2-я уборщица.
Пожарный.
Коммунары:
Шведов Марк - приземистый, широколобый, огромные глаза. 18 лет.
Жученко (Жучок) Ваня - секретарь совета командиров, большая наклонность
к улыбке. Добродушен, но напускает на себя строгость по положению, часто
ее не выдерживает и улыбается. Веснушки. 17 лет.
Одарюк Тимка - рыжий, некрасивый, стройный. 17 лет.
Клюкин Вася - командир первого отряда коммунаров, высокий, светлые
локоны, интеллигентное лицо. 17 лет.
Забегай Коля - командир четвертого отряда. Образец постоянно бурлящей
бодрости. 17 лет.
Ночевная Настя - командир отряда девочек, в отличие от других носит
косу. Серьезный человек.
Зырянский Алешка - командир второго отряда, неподатлив и прям во всем.
17 лет.
Собченко Санька (Санчо) - командир пятого отряда, небольшого роста,
остроносый блондин с непокорными вихрами. Живой, 16 лет.
Нестеренко Наташа - темные локоны, большие глаза. 17 лет.
Донченко Вера - полная, с круглыпм лицом, рыжеватая, спокойная девушка.
16 лет.
Гедзь Володя - курчавый юноша с вздернутым носом, несколько грубоват,
силен. 18 лет.
Болтов Сергей - широкий нос, монгольское лицо, идеальная прическа. 16
лет.
Синенький Ваня - очень хорошенький, с чистым лицом, аккуратно
причесанный мальчик, всегда весел, сигналист коммуны, часто носит с собой
трубу-сигналку на синей ленте. 13 лет.
Романченко Федя - умен, проказник; когда находится в официальной
обстановке, делается очень серьезен и старается говорить басом. 13 лет.
Вехов Игорь - молодой коммунар. Не беспризорный - из семьи. 15-16 лет.
Лаптенко Гриша - беспризорный, живые черные глаза. 14 лет.
Деминская.
Коммунары и коммунарки.
ОБЩИЕ УКАЗАНИЯ К ПОСТАНОВКЕ
Мы даем шестнадцать "говорящих" коммунаров, чтобы не затруднять театр.
Всего в коммуне двести человек. Этот коллектив театр должен показать
движением коммунаров в разное время при помощи разнообразия лиц и
возрастов.
Прибилизительное отношение возрастов: шестнадцати - восемнадцати лет -
пятьдесят процентов; четырнадцати-пятнадцати лет - тридцать процентов;
двенадцати-тринадцати лет - двадцать процентов.
Из общего числа - девочек двадцать пять процентов.
Коммунары всегда одеты в форму. Во втором действии белые костюмы: штаны
на выпуск и спрятанные в них рубахи со свободными воротниками (как в
ковбойке). На левом рукаве вышитая золотом буква Ф. На голове тюбетейка.
Узкий черный пояс.
В остальных действиях обычный костюм: ботинки, гамаши с коричневой
каймой, черные суконные полугалифе и взятые в штаны суконние синие рубахи.
Черный пояс. На левом руквае такой же знак. У часового и у дежурного
командира на голове темно-синяя беретка, у дежурного, кроме того, шелковая
красная повязка на рукаве.
С завода коммунары проходят в третьем действии в спецовках: синие штаны
и такие же пиджачки, у многих довольно замасленные. Уже к концу третьего
акта все должны переодеться в обычный костюм, только на пожар многие сверх
обычного костюма надевают пиджачки.
У девочек такого же цвета костюмы, вместо сукна шерсть. Вместо спецовок
синие халатики.
Как правило, все коммунары подятнуты, собраны в движениях, не опираются
на стены, сходя по лестнице, не держатся за перила#1. Только младшие
позволяют себе иногда сьехать по перилам.
Все причесаны, небольшие нарушения этого правила у младших#2.
Не должно быть толкотни, пробок в дверях.
АКТ ПЕРВЫЙ
Временная контора завода электроинструмента в коммуне имени Фрунзе.
Большая комната - класс, на стене доска. Два окна в задней стене открыты,
справа видно новое здание, кое-где еще остались леса. Несколько вершин
деревьев, конец лета.
Прямо, ближе к задней стене, стол главного инженера. За столом
Дмитриевский. По эту сторону стола в кресле Воргунов. Они рассматривают
большой чертеж.
Слева, ближе к зрителю, высокий стол, какие бывают в физических кабинетах.
За ним стоя работает Троян. На его столе собранные электросверла и
электрорубанок, много, целые кучи разных деталей. К столу привинчены
маленькие тисочки.
В банке с бензином лежат какие-то части.
Далеко от зрителей маленьй столик Григорьева, за которым он, впрочем,
никогда не сидит. Справа чертежный стол Вальченко. Самого его сейчас нет.
В комнате много стульев самых разнообразных фасонов: канцелярских,
столовых, клоссных, две-три табуретки. Все в большом беспорядке: на столах
и на полу сор и окурки, некоторые стулья в известке.
На задней стене на синьке два больших чертежа.
Д м и т р и е в с к и й (кричит в окно): Соломон Маркович, Соломон
Маркович! Подождите, не выезжайте. Зайдите на минуточку к нам.
Б л ю м (за окном): А что такое? Я же и так опоздал...
Д м и т р и е в с к и й : Соломон Маркович, очень нужно.
Б л ю м : Ну... хорошо.
Т р о я н (рассматривая на свет две шестеренки): В нашем городе он
такого фрезя не достанет. Я уже искал.
В о р г у н о в (сдержанно опуская кулак на стол): Не могу понять. Не
могу. Как могли допустить такую ошибку? Ведь это задача для грудных детей.
Кто это придумал, что сюда подойдет фрез модуль один? Это вы, Григорьев?
Г р и г о р ь е в : Кажется, нет. Кажется, товарищ Троян высчитывал.
Т р о я н : Если кажется, нужно перекреститься, Игорь Александрович.
Все зуборезные высчитывали вы, как вы могли это забыть? Вот же у меня
расчеты. Вот! Это ваши цифры?
Г р и г о р ь е в (заглянув в бумажку): Как это могло быть?
Поразительно...
Б л ю м (входит с толстым порфтелем): Ну, что такое? Когда же я выеду в
город? Это не темпы, а мучительство. Разве так можно работать?
Д м и т р и е в с к и й : Соломон Маркович, маленькое недоразумение:
для зуборезного "рейнекер" рассчитан фрез модуль один, а нужно ноль
семдесят пять сотых.
Б л ю м : Новое дело! Пойдите достаньте. Модуль один доставали две
недели, а теперь семдесят пять сотых... А кто же такой грамотный,
извините?
Молчание.
Значит, кот Васька виноват? Ну и хорошо. Я поехал. Только, пожайлуста:
мне, старику, прыгать по лестницам нельзя сказать, чтобы было приятно.
Пока я дойду до машины, так вы мне закричите: не ноль семьдесят пять
сотых, а ноль сто семдесят пять сотых. Так, пожайлуста, кричите в окно, я
догадаюсь, в чем дело. Будем доставать.
Т р о я н : В городе нет.
Б л ю м : Что значит нет? На свете все есть, даже калоши номер
пятнадцатый. (Собирается уходить).
Т р о я н : Подождите, Соломон Маркович, я заканчиваю проверку. Сейчас.
Б л ю м : Вот теперь подождите. В таких темпах работают только угорелые
кошки...
Д м и т р и е в с к и й : Не волнуйтесь, Соломон Маркович.
Б л ю м : Как же не волноваться, Георгий Васильевич? Вот-вот должны
приехать коммунары. А что у нас есть? Даже фундаментов нет, станки в
ящиках. Это называется: мы пускаем завод первого сентября? А сейчас
тринадцатое августа, слава тебе, господи. А что скажут коммунары? Сидели
здесь вас шесть инженеров, а сделали для комара насморк.
Д м и т р и е в с к и й : Ничего, ничего, все будет хорошо. Садитесь
лучше и расскажите нам о коммунарах.
Б л ю м : Ну что же, будем сидеть и разговаривать? Коммунары нам
покажут, как разговаривать. Кто здесь сидел: инженеры или разговорщики?
Вот вы их увидите!
В о р г у н о в : Вы думаете, мы не видели беспризорных?
Б л ю м : Да, вы их не видели.
В о р г у н о в : Один даже у меня шапку сорвал с головы, да я отнял.
Б л ю м : Хэ-хэ, то шапка...
В о р г у н о в : А то что?
Б л ю м : Они из вас душу вытрясут, к вашему сведению.
Г р и г о р ь е в : А у вас уже вытрусили?
Б л ю м : А что вы думаете? Они за меня как взялись, так моя душа,
знаете, где была? В подметках, если вы хотите знать. Ну, а потом я их
узнал, так это же совсем иные люди.
Д м и т р и е в с к и й : Интересно вот что, Соломон Маркович, откуда у
вас такая преданность коммунарам? Вероятно, вы хорошо жили, был у вас
собственный заводик, правда?
Б л ю м : Ну а ака же? У Блюма был завод, фабрика, настоящий трест.
Разве вы не слышали? Соломон Блюм и К. Откуда вы все так хорошо знаете?
Д м и т р и е в с к и й : А все-таки?
Б л ю м : Что "все-таки"? Ничего никогда у Блюма не было, кроме
еврейского счастья - семеро детей. Работал всю жизнь на других, как
угорелая лошадь, а что у меня теперь есть? Заводик.
Д м и т р и е в с к и й : Я слышал, вы работали у своего дяди
управляющим.
Б л ю м : Желаю Вам иметь такого дядю. Разве это дядя, когда он не
заплатил мне за год жалованья и уехал в Америку? Хороший дядя! Так я лучше
буду работать у коммунаров. Они меня не обманут, я знаю. И пускай детки на
моем труде учатся.
В о р г у н о в : Трогательная история.
Б л ю м : История ничего себе.
Т р о я н : Вот расчет. Правильно: семьдесят пять сотых.
Б л ю м (взял бумажку): Я тоже могу написать: ноль, запятая, семьдесят
пять. Передайте это на память коту Ваське. (Возвратил бумажку Трояну).
Т р о я н : Можно передать, что ж...
Блюм, выходя, в дверях встречается с Вальченко.
Здоровается с ним и уходит.
Вальченко усаживается за чертеж.
Г р и г о р ь е в : Он у них здесь делом вертел. Заведующий
производством. Спасите мою душу, инженер Блюм.
В а л ь ч е н к о : Он не инженер!
Г р и г о р ь е в : Как не инжерер? Да вот и сейчас он насчитал шесть
инженеров, значит, и себя считал.
Д м и т р и е в с к и й : По снабжению он работает прекрасно!
Прекрасно!
В о р г у н о в : Спекулянт!
Д м и т р и е в с к и й : Нет, про него нельзя это сказать.
В о р г у н о в : Советский спекулянт. Вынюхать, обмануть, с мясом
вырвать...
В а л ь ч е н к о : Блюм - энтузиаст.
В о р г у н о в : Еще бы. Для того чтобы хватать каждого встречного за
горло, необходимо быть энтузиастом.
Г р и г о р ь е в : Верно. Это верно. Он спекулянт. И производство у
него было такое же. Что хочешь? Дубовая мебель, медные масленки и
трусики. Спасите мою душу, комбинат! Все это в сараях, в подвалах.
Столярный цех - это умора. Семьдесят метров длины и весь из фанеры. И чего
там только нет, на десять пожаров хватит! А механическая? Станки! И где он
их навыдирал? И прямо на полу, никаких фундаментов.
В а л ь ч е н к о : Да! Георгий Васильевич, фундаменты не делаются.
Д м и т р и е в с к и й : Почему?
В а л ь ч е н к о : Белоконь говорит, чертежей нет.
Д м и т р и е в с к и й : Игорь Александрович, что такое?
В о р г у н о в : Чертежей фундаментов до сих пор нет?
Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, поймите же... "Гильдмейстеры" еще в
пути. Габаритов...
В о р г у н о в : ...Я вам сказал снять габариты на Кемзе. Я вам
сказал, на Кемзе восемнадцать "гильдмейстеров". Сняты габариты?
Г р и г о р ь е в : Да ведь все некогда, Петр Петрович... Эти
расчеты...
В о р г у н о в : Где эти расчеты? Модуль один насчитали?
Входит Белоконь.
В о р г у н о в : Где фундаменты?
Б е л о к о н ь : Чертежей же нет.
В о р г у н о в : Чертей же на вас нет. А леса, а грязь, а бочки? А
бетономешалку когда уберете?
Б е л о к о н ь : Плотники ушли, вы же знаете.
Д м и т р и е в с к и й : Но если фундаменты все равно не делаются,
можно заставить каменщиков убрать леса.
В о р г у н о в : Георгий Васильевич! А придут плотники, фундаменты
сделают, а чернорабочие фрез рассчитают. А инженер Григорьев что будет
делать? Плановое хозяйство? Социализм строите? Социалисты! Портачи!
Д м и т р и е в с к и й : Петр Петрович, ну чего вы так? Григорьев -
молодой инженер, ошибся, бывает же...
В о р г у н о в : Не беда, что молод, а беда, что лентяй. Габариты
может снять каждый грамотный человек, нужно распорядиться. Нужно меньше
баб.
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Петр Петрович!
В о р г у н о в : Чтобы чертежи были к вечеру, понимаете?
За окном гудок автомобиля.
Д м и т р и е в с к и й : Позвольте, ведь Блюм на завод едет. (В окно.)
Соломон Маркович...
Б л ю м (за окном): А что такое?
Д м и т р и е в с к и й : Зайдите.
Б л ю м : Но как же так можно?
Д м и т р и е в с к и й : Зайдите, нужно! Вы подождите, товарищ
Воробьев. (К Белоконю). Пожалйлуста, товарищ Белоконь, проследите за
уборкой. И здесь после рмонта такой ужас. Подгоните строителей. Ожидаем
воспитанников. Надо столовую, спальни скорее.
Б е л о к о н ь : Побелку кончили, а убрать некому. Собственно говоря,
это не моя обязанность.
В о р г у н о в : Не ваше призвание, хотите сказать?
Б е л о к о н ь : Я по механическому делу, а выходит уборщик...
Д м и т р и е в с к и й : Некогда разбираться с этим. Вы проследите.
Входит Блюм.
Б л ю м : Товарищи, нельзя же так. Я же просил, крикните в окно, ну,
сколько теперь? Наверное, ноль пятьдесят или ноль черт его знает.
Д м и т р и е в с к и й : Соломон Маркович, вы будете на Кемзе?
Б л ю м : А если буду, так что?
Д м и т р и е в с к и й : Надо снять габариты нескольких станков.
Б л ю м : Новое дело. Какое же это имеет отношение к снабжению?
В а л ь ч е н к о : Потому, что вы будете на заводе.
Б л ю м : Мало ли где я бываю! Так я должен за всех работать? А где я
возьму время?
Д м и т р и е в с к и й : Я вас очень прошу.
Б л ю м : Ну хорошо, давайте список, какие там станки.
Г р и г о р ь е в : Я сейчас запишу.
Б л ю м : Да, Георгий Васильевич, в той заявке на материалы много
пропущено.
Д м и т р и е в с к и й : Не может быть. Дайте. (Протягивает руку.)
Б л ю м : Я никогда не записываю. Запишешь, потеряешь, а так лучше.
(Быстро.) Латунь медная, калиброванная, четыре, четыре с половиной,
шесть, шесть с половиной.
Сталь три, размер семь, одна четвертая, восемь и пять, одна четвертая.
Сталь пять, размер девять, девять с половиной и одиннадцать с
половиной.
Сталь шесть, размер шесть и шесть с половиной.
Лента тафтяная.
Ликоподий.
Крепежные части.
Метчики одна четверть и три четверти.
Провод ПШД ноль двадцать сотых.
Провод голый.
Пробки угольные.
Порошок графитовый.
Все смеются. Вальченко аплодирует.
Б л ю м : О, у меня память!
В о р г у н о в : А я бы предпочел, чтобы у вас был список. Что это вы
из себя монстра какого-то корчите?
Б л ю м : Монстра? Как это?
В о р г у н о в : У нас не цирк. Это в цирке дресированные лошади и
собаки считают до десяти, что ж, пожалуй, и занимательно. Дайте
список, у нас серьезное дело. А фокусы эти оставьте для ваших
беспризорных.
Б л ю м : Что вы ко мне пристали с беспризорными? Почему они
беспризорные, скажи мне, пожайлуста? Они не беспризорные, а коммунары.
Г р и г о р ь е в : Что же, теперь хапрещается называть их
беспризорными?
Б л ю м : А что вы думаете? Чего это вам так хочется говорить о том,
что раньше было? Коммунары беспризорные, у Блюма был заводик. А если я
спрошу, что вы раньше делали, так что? Я же никому не говорю "господин
полковник"?
В а л ь ч е н к о : Да у нас и нет полковников.
Б л ю м : Да, теперь нет. Ну, и беспризорных, значит нет. Коммунары
здесь хозяева.
Г р и г о р ь е в : Не слишком ли это силньо сказано?
Б л ю м : Чего я буду их выбирать? А он выбирал слова? Кошки, собаки,
лошади, так это можно?
Д м и т р и е в с к и й : Соломон Маркович, нас не могут нанять
беспризорные, или пусть там, коммунары.
Б л ю м : Хорошо, "пусть"...
Д м и т р и е в с к и й : Мы служим делу.
Б л ю м : Вы служите делу, а кто это дело сделал? Они же, коммунары!
Они заработали этот завод. Вы не можете так работать, как они работали. На
этих паршивых станочках, что они делали, ай-ай-ай...
Г р и г о р ь е в : Что же они делали, спасите мою душу? Масленки, что
же тут особенного? Станочки. О Ваших станочках лучше молчать. Интересно,
где вы выдрали всю эту рухлядь... Эпохи... первого Лжедмитрия?
Б л ю м : Какого Дмитрия, причем здесь Дмитрий? Ну пускай и Дмитрий,
так на этой самой эпохе, как вы говорите, на этой рухляди они и сделали
новый завод. А вы теперь будете работать на гильдмейстерах. Так кому
честь?
Т о р с к а я (входит): У вас очень весело... но грязь невыносимая.
Г р и г о р ь е в : Простите, Надежда Николаевна, не ожидали вас.
В о р г у н о в : Вот именно. А для самого товарища Григорьева здесь
достаточно чисто.
Т о р с к а я : Я получила телеграмму, Соломон Маркович. (Отдает Блюму
телеграмму и отходит к столу Трояна.)
Б л ю м : Вот видите, вот видите? Вот, Георгий Васильевич.
Д м и т р и е в с к и й (читает): Сочи. Они в Сочи сейчас? Да...
Коммуне Фрунзе, Блюму, копия Крейцеру. Лагери отправили, будем
пятнадцатого. Поспешите спальни, столовую. Захаров. (Возвращает
телеграмму.) Ну что же, распорядитесь.
Б л ю м : И габариты я, и фрез я, распоряжаться тоже я! Вы - главный
инженер, начальник коммуны дает распоряжение, а вы его заместитель.
Д м и т р и е в с к и й : Я с ним даже не знаком. И какое мне дело до
спален? Я не завхоз.
Г р и г о р ь е в : Приедут господа с курорта, обижаться будут.
Б л ю м : Да, с курорта, а почему нет?
Г р и г о р ь е в : Может быть, даже в белых боюках?
Т о р с к а я : Угадали, в белых брюках.
Б л ю м : Он думает: только ему можно, хэ-хэ... Ну, я поехал...
Входит Воробьев.
В о р о б ь е в : Соломон Маркович, едет или не едете? Стою, стою.
Б л ю м : О, Петя! Послезавтра коммунары приезжают. Вот кто рад, а?
Наташа приезжает.
Т о р с к а я : Наташа о нем забыла. На Кавказе столько молодых людей и
все красивые...
В о р о б ь е в : Как же это так, забыть! Письма, небось, писала. На
Кавказе, знаешь, Надежда Николаевна, все большие пастухи, а здесь тебе
шофер первой категории.
Т о р с к а я : Вы кажется, влюблены не сердцем, а автомобильным
мотором.
В о р о б ь е в : Что ты, Надежда Николаевна! У меня сердце лучше
всякого мотора работает.
Т р о я н : И охлаждения не требует?
В о р о б ь е в : Пока что без радиатора работает.
Б л ю м : Ну, едем, влюбленный.
В о р о б ь е в : Едем, едем...
Вышли.
В о р г у н о в : И здесь любовь?
Т о р с к а я : И здесь любовь. Чему вы удивляетесь?
В о р г у н о в : Да дело это нехитрое. Я пошел на завод.
Д м и т р и е в с к и й : И я с вами.
Выходят.
Т о р с к а я : Какой сердитый дед.
Т р о я н : Он не сердитый, товарищ Торская, он страстный.
Т о р с к а я : К чему у него страсть?
Т р о я н : Вообще страсть... К идее...
Т о р с к а я : Идеи разные бывают... Товарищ Троян, расскажите мне о
ваших этих машинках. Я возвратилась с каникул и застала у нас настоящую
революцию.
Т р о я н : Да, революция... Мы делаем революцию.
Т о р с к а я : Это электроинструмент?
Т р о я н : Да, такие штуки будет выпускать наш новый завод. Это новое
в инструментальном деле. Электросверлилки, электрорубанки,
электрошлифовалки. Задача, барышня, очень трудная. Видите, в этой штуке
двести деталей, а точность работы до одной сотой миллиметра.
Т о р с к а я : Ой, даже не понимаю!..
Т р о я н : Мы все немножко боимся, как ваши мальчики справятся?
Т о р с к а я : Не бойтесь, товарищ Троян, они сделают.
Т р о я н : Я уже десять раз проверял. Если они настоящие люди, так они
должны сделать.
Т о р с к а я : Они не только люди, они еще и коммунары.
Г р и г о р ь е в : Божественные коммунары!
К р е й ц е р (входит): Божественные не божественные, а будет скандал.
Здравствуйте. Здравствуйте, Надя. Получили телеграмму?
В а л ь ч е н к о : Только что. Здравстуйте, товарищ Крейцер!
К р е й ц е р : Ну, как у вас дела? Что-то медленно подвигаются, вижу.
Вы знаете, коммунары этого не любят.
Г р и г о р ь е в : Товарищ Крейцер! Сегодня нас целый день пугают
коммунарами. У меня уже поджилки трясутся.
К р е й ц е р : Правильно, пускай трясутся. Коммунары - это молодое
поколение, новые люди. Они, знаете, волынить не любят. А у нас все на
одном месте стоит...
В а л ь ч е н к о : Н-нет. Почему все? Мы идем вперед...
К р е й ц е р : Никуда вы не идете. Станки в ящиках, беспорядок...
В а л ь ч е н к о : Препятствий много, товарищ Крейцер.
К р е й ц е р : Вот видите: препятствий. А что вы делаете, чтобы
препятствий не было?
В а л ь ч е н к о : Мы свое дело делаем.
К р е й ц е р : Какое свое дело?
В а л ь ч е н к о : Мы - инженеры. Стараемся устранить препятствия,
по-
скольку это в наших технических силах.
К р е й ц е р : Вот видите, у нас это как-то очень интеллигентно
выходит. Поскольку в ваших технических силах. Есть у вас такие люди, что
больше так... мешают работать?
В а л ь ч е н к о (уклончиво): И такие есть.
К р е й ц е р : И что вы делаете?
В а л ь ч е н к о : Все, что можем. Предупреждаем, добиваемся, требуем.
К р е й ц е р : Вы управляете, кажется, машиной?
В а л ь ч е н к о : Автомобилем? Да.
К р е й ц е р : Ну, вот представьте себе: едете вы на авто. А впереди
корова. Понимаете, корова? Ходит это перед фарами, стоит, мух отгоняет. Вы
гудите, гудите, предупреждаете, требуете. А она ходит на вашей дороге,
корова. И долго вы будете гудеть? Нет. Надо слезть с машины, взять палку и
прогнать. Палкой.
Т о р с к а я (смеется): Корова. Это очень правильно.
К р е й ц е р : Вот видите, девушка автомобилем управлять не умеет, а
тоже говорит правильно.
В а л ь ч е н к о : Если всем шоферам гоняться за коровами, погонщиком
сделаешься.
К р е й ц е р : Боитесь потерять квалификацию? Чудаки. Ну, как дела,
Николай Павлович?
Т р о я н : Да как вам сказать? Это верно, что коровы ходят перед
фарами.
К р е й ц е р : Верно? Ну?
Т р о я н : Не умеем мы как-то... это самое... с палкой.
К р е й ц е р : Вы больше насчет убеждения, теплые слова: "товарищ
корова", "будьте добры", "пропустите"...
Т р о я н : Не то, что убеждения, а так больше... помалкиваем. Коровы,
знаете, тоже разные бывают.
К р е й ц е р : Иная боднет так, что и сам убежишь и машину бросишь?
Т р о я н : В этом роде. В этих вопросах теория познания еще многого не
выяснила.
К р е й ц е р : Темные места есть?
Т р о я н (улыбается): Да, имеются. Шоферу кажется, что это корова, а
на поверку выходит - вовсе не корова, а какой-нибудь старший инспектор
автомобильного движения.
К р е й ц е р (громко смеется, смеются и другие): Вот вы и есть
интеллигенты. Приедут коммунары, они вам покажут, как коров гонять. А где
Дмитриевский, Воргунов?
Т р о я н : На заводе. Хотите пойти?
К р е й ц е р : Пойдем. Пойдемте, товарищ Вальченко.
Крейцер, Троян, Вальченко, Торская занялись чертежами и
деталями на столе Трояна.
Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, вы давно работаете в этой
коммуне?
Т о р с к а я : Три года.
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу! Это же ужасно.
Т о р с к а я : Ну что вы, чему вы так ужасаетесь?
Торская усаживается на стул Вальченко.
Г р и г о р ь е в : Молодая красивая женщина, сидите в этой дыре, с
беспризорными, далеко от всякой культуры.
Т о р с к а я : В коммуне очень высокая культура.
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу! А общество, театр?
Т о р с к а я : В театр мы ходим. Да еще как! Идут все коммунары с
музыкой, в театре нас приветствуют. Весело и не страшно.
Г р и г о р ь е в : Ведь здесь одичать можно, видеть перед собой только
беспризорных...
Т о р с к а я : Забудьте вы о беспризорных. Среди них очень много
хороших юношей и девушек, почти все рабфаковцы, комсомольцы... У меня
много друзей.
Г р и г о р ь е в : Уже не влюбились ли вы в какого-нибудь такого
Ваську Подвокзального?
Т о р с к а я : А почему? Может быть, и влюбилась.
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна, не может
быть!
Т о р с к а я : Почему? Это очень вероятно...
Г р и г о р ь е в : Значит, вы уже одичали, вы ушли от жизни. Сколько в
жизни прекрасных молодых людей...
Т о р с к а я : Инженеров...
Г р и г о р ь е в : А что вы думаете! Инженеров. Разве мы вам не
нравимся? А?
Т о р с к а я : Значит, коммунары и я - это что-то вне жизни? А где
жизнь?
Г р и г о р ь е в : Жизнь везде, где культура, понимаете, культура,
чувство.
Положил руку на ее колено. Торская внимательно посмотрела на него.
Т о р с к а я : Видитн ли, то, что вы делаете, не культура, а просто
хамство. Уберите руку.
Т о р с к а я : Ах, извините, Надежда Николаевна. Я уже начинаю
увлекаться вами...
Т о р с к а я : Кончайте скорее.
Г р и г о р ь е в : Как вы сказали?
Т о р с к а я : Кончайте скорее увлекаться.
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна, ведь это не
так легко. Вы мне очень нравитесь.
Т о р с к а я : Какое событие! Я должна многим нравиться, что ж тут
такого?
Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, поверьте: ваши глаза, походка,
голос...
Т о р с к а я : Даже походка? Странно...
Г р и г о р ь е в (взял ее за руку): Ваша рука...
Т о р с к а я : Отстаньте.
Вошел Вальченко.
В а л ь ч е н к о : Я, кажется, помешал?
Т о р с к а я : Отчего вы такой сердитый, товарищ Вальченко?
В а л ь ч е н к о : Я не сердитый. Это вам показалось после
воодушевления Игоря Александровича.
Т о р с к а я : О, товарищ Григорьев на вас не похож. Он энтузиаст. Он
приходит в восторг от походки, глаз, голоса...
В а л ь ч е н к о (сквозь зубы): Бывает!
Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна!
Т о р с к а я : Скажите, товарищ Вальченко, а вы бы не могли прийти в
восторг от таких... пустяков?
В а л ь ч е н к о (смущенно): Да, я думаю.
Т о р с к а я : Вот видите, товарищ Григорьев, у вас есть хороший
пример.
Г р и г о р ь е в : Давайте прекратим эту затянувшуюся шутку.
Т о р с к а я : Прекратить? Есть прекратить, как говорят коммунары.
Г р и г о р ь е в : Вы слишком презираете людей, Надежда Николаевна.
Т о р с к а я : Ну, это тоже слишком громко сказано.
Входят Дмитриевский, Троян и Воргунов.
Т р о я н : Откуда взялся этот Белоконь?
Г р и г о р ь е в : Белоконя я рекомендовал Георгию Васильевичу как
прекрасного механика. Я с ним работал.
Т р о я н : Помилуйте, какой же он механик? Он уже две недели возится с
автоматом...
Д м и т р и е в с к и й : Он хороший механик, но станок никому не
известен. Во всем городе нет.
В о р г у н о в : Автоматов в городе нет, а таких механиков можно найти
на любой толкучке.
В а л ь ч е н к о : Чего вы не выгоните его, Петр Петрович?
В о р г у н о в : Не люблю заниматься пустяками...
Т о р с к а я : Чудак вы, Петр Петрович.
В о р г у н о в : Вот видите: "чудак".
Т о р с к а я : Это вы от тоски в печаль ударились... Пройдет. Я вас
приглашаю встречать коммунаров. У них музыка хорошая.
В о р г у н о в : Музыка!
Т о р с к а я : Вы принимаете приглашение?
В о р г у н о в : Нет, я, знаете, на такие нежности не гожусь.
Т о р с к а я : Вы невежливы.
В о р г у н о в : Что это такое? Вы меня сегодня второй раз бьете? Этго
правильно. А все-таки увольте - не люблю вокзалов.
Т о р с к а я : Ну, как хотите. До свидания, товарищи. (Вышла).
Вошел Одарюк.
О д а р ю к : Где я могу найти Соломона Марковича?
Общее смущение. Григорьев почти повалился на шкаф.
Дмитриевский привстал за столом, Воргунов в кресле
круто повернулся.
Д м и т р и е в с к и й : Соломона Марковича?
О д а р ю к : Да. Я привез лагери.
Д м и т р и е в с к и й : А вы кто такой?
О д а р ю к : Коммунар. Одарюк.
Занавес
АКТ ВТОРОЙ
Вестибюль главного здания коммуны#3. С правой стороны марш широкой
лестницы ведет наверх. Вверху площадка во всю ширину сцены. В обе стороны
отходят коридоры верхнего этажа. В задней стене два окна.
Левая часть сцены занята вешалкой, отделенной от передней части сцены
массивным барьером. Передняя половина сцены представляет широкую, светлую,
освещенную верхним окном площадку. Справа дверь в столовую. Это показано
надписью на дверях. Слева две-три ступеньки к выходу во двор и широкие
зеркальныеи двери, по бокам которых два больших зеркальных окна. При входе
на лестницу телефон.
Вестибюль в полном беспорядке: валяются рогожки, окрашенные масляной
краской, панели сейчас забрызганы известью, на всем следы только что
законченной штукатурки, ведра, щетки, штукатурные козлы. Наружные двери
распахнуты.
Б л ю м (пробегает из столовой наружу): Ах, боже мой, что делается!
На верхней площадке появляются Торская и Вальченко.
Т о р с к а я : Как же так? Который сейчас?
В а л ь ч е н к о : Чего?
Т о р с к а я : Который час?
В а л ь ч е н к о : Четверть одиннадцатого.
Т о р с к а я : Ну, что это такое? Говорили, поезд придет в четыре
часа, а сейчас говорят: уже на вокзале.
В а л ь ч е н к о : Чего вы так волнуетесь, Надежда Николаевна?
Т о р с к а я : Да кто это сказал?
В а л ь ч е н к о : Что?
Т о р с к а я : Кто это выдумал, что они уже приехали?
В а л ь ч е н к о : Право, не знаю, кажется, по телефону сказали.
Т о р с к а я : Ах, какой вы: "кажется". Берите трубку.
В а л ь ч е н к о : Зачем?
Т о р с к а я : Да что с вами, Иван Семенович?
В а л ь ч е н к о : Со мной, собственно говоря, ничего. Я хотел
поговорить с вами, Надежда Николаевна.
Т о р с к а я : Поговорите сначала с Западным вокзалом.
В а л ь ч е н к о (быстро спускается с лестницы. У телефона): Западный
вокзал. Да. Дежурного. Товарищ дежурный? Скажите пожайлуста, правда ли
говорят, прибыл поезд с коммунарами? Да? Прибыл? Спасибо. (Повесил
трубку).
Т о р с к а я : Ну что вы сделали? Что вы сделали?
В а л ь ч е н к о : Как что сделал? Узнал: прибыли.
Т о р с к а я : Надо же узнать, где они? Выехали или вышли с вокзала?
В а л ь ч е н к о (снимает трубку): Западный вокзал. Дежурного. Товарищ
дежурный, простите пожайлуста, это из коммуны имени Фрунзе. Где сейчас
коммунары? (К Торской). Спросить - выехали? А на чем они могут выехать?
Т о р с к а я : Ах ты, господи, на чем? На трамвае, на автобусах.
В а л ь ч е н к о (в телефон): Вышли? На чем вышли? На трамвае или
автобусе? Пешком? С музыкой? Ага, спасибо. (Повесил трубку).
Т о р с к а я : Боже мой, какой ужасный человек! Не спросили, когда
вышли?
В а л ь ч е н к о : Вышли пешком, с музыкой. Наверное, недавно.
Т о р с к а я : "Наверное" - ну что это такое?
В а л ь ч е н к о : Надежда Николаевна! Я хотел у вас спросить у вас об
одной вещи... Вы только не сердитесь.
Со двора вошел Воргунов.
Т о р с к а я : Петр Петрович, вы знаете, коммунары приехали.
В о р г у н о в : Вы знаете, что сверлильные поставили черт знает где?
Т о р с к а я : Мне сейчас не до ваших сверлильных.
В о р г у н о в : А мне не до ваших нежностей.
Т о р с к а я : Всего хорошего. (Реверанс, направляется к выходу.)
В о р г у н о в : Оревуар. (Реверанс.) Вы куда, Иван Семенович?
Постойте, об этом вы еще успеете.
В а л ь ч е н к о : О чем?
В о р г у н о в : А вот об одной вещи. Скажите, где Григорьев?
В а л ь ч е н к о : В конструкторской нет.
В о р г у н о в : Это совершенно невозможное животное. Сверлильные
вчера сволок на фундамент для шлифовальных. А у вас что делается?
В а л ь ч е н к о : А что?
В о р г у н о в : Где вы этого идиота нашли? Рыжий такой? Вы ему
поручили наметить сталь?
В а л ь ч е н к о : Да, наметить сталь серой и желтой краской.
В о р г у н о в : Ну, так он ее выкрасил с одного конца до другого.
В а л ь ч е н к о : Да что вы? (Выбежал в дверь.)
Воргунов подмыается наверх. Со двора входят Блюм и Белоконь.
Б л ю м : Вы понимаете, в половине десятого они вышли с вокзала. Через
четверть часа они будут здесь. Это вы так встречаете коммунаров? Это
называется, вы произвели уборку? В спальнях грязнь, в столовой ужас, а
здесь что, может, вы скажете, что это порядок? Где ваши убиральщицы?
Б е л о к о н ь : Товарищ Блюм! Я не завхоз и не дворник, а механик.
Б л ю м : Я спрагиваю - где ваши убиральщицы?
Б е л о к о н ь : У меня только две уборщицы, что я могу сделать?
Б л ю м : Так где же они? Может, они в доме отдыха или у них мертвый
час? Это же ужас что такое! Столовую уберите!
Белоконь побежал наверх. Блюм направляется к выходу. В дверях Воробьев.
В о р о б ь е в : Соломон Маркович, так как же, едем на вокзал?
Б л ю м : Чего я на вокзале не видел? Носильщиков? Коммунары уже давно
вышли с вокзала. Ах, боже мой, боже мой...
В о р о б ь е в : Соломон Маркович, так я один поеду навстречу. Узнаю,
чи далеко, и вам скажу.
Б л ю м : Ты мне фигели-мигели не рассказывай. Он узнает и мне скажет!
Тебе Наташу нужно посмотреть?
В о р о б ь е в : А что же, нельзя, что ли?
Б л ю м : Ну, поезжай. Вам только разные глупости, а что здесь грязь до
самой прически, так вам все равно.
В о р о б ь е в : Я машину начистил... блестит... Так я поехал.
Вышел. Блюм побежал и немедленно выбежал наружу.
Сверху спускаются Блоконь и две уборщицы.
Б е л о к о н ь : Как можно скорее уберите столовую, через полчаса
чтобы было готово.
1-я у б о р щ и ц а : То коридор, теперь столовую...
Б е л о к о н ь : Пожайлуста, без дискуссий! (Вышел.)
2-я у б о р щ и ц а : За полчаса? Ах ты, пижон дохлый! За полчаса!
В о р г у н о в (с верхней площадки): Товарищи, черт бы вас подрал...
1-я у б о р щ и ц а : А ты чего ругаешься, как каменщик? Я из тебя сама
чертей натрясу.
В о р г у н о в : Уважаемые, дорогие товарищи...
1-я у б о р щ и ц а : Вот так-то лучше.
В о р г у н о в : Четыре дня вы обещаете убрать в конструкторской,
четыре дня! От ваших обещаний ни черта толку.
2-я у б о р щ и ц а : Вот уберем столовую...
В о р г у н о в : Нельзя, голубки мои, надо немедленно.
1-я у б о р щ и ц а : Да ведь нам приказано.
В о р г у н о в : К чертовой матери с приказаниями. Нате вот вам
пятерку и немедленно уберите.
2-я у б о р щ и ц а : Да чего тебе так периспичило?
В о р г у н о в : Жениться собираюсь! Понимаете?
2-я у б о р щ и ц а : Ну раз такое дело, мы тебе и без пятерки.
1-я у б о р щ и ц а : А на свадьбу позови, смотри.
В о р г у н о в : Первые гости будете...
Ушли наверх. Вбежал и пробежал наверх Блюм. Со двора входят Торская и
Григорьев.
Г р и г о р ь е в : У меня лишний билет.
Т о р с к а я : Случайно оказался лишним?
Г р и г о р ь е в : Что вы, Надежда Николаевна! Не случайно. Нарочно
взял.
Т о р с к а я : Нарочно?
Г р и г о р ь е в : Я был уверен, что вы не откажетесь, ведь подумайте:
Московский Художественный театр, "Федор Иоаннович", Качалов; Москвин... Я
был уверен...
Т о р с к а я : Товарищ Григорьев, вы сообразите: неужели бы я стала
ожидать, пока у вас окажется лишний билет? Это в Московский
Художественный, "Федор Иоаннович"?
Г р и г о р ь е в : Да. Это же замечательно...
Т о р с к а я : Да я давно поручила товарищу Вальченко...
Г р и г о р ь е в : В таком случае извините. Выходит так, что вы ему
доверяете больше.
Т о р с к а я : Ничего я ему не доверяла. Он взял билет на свои деньги.
Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна!.. (Оглянулся.) Надежда
Николаевна, если бы вы поняли мое положение...
На верхней площадке Блюм.
Т о р с к а я : Соломон Маркович, помогите товарищу Григорьеву в его
тяжелом положении. У него лишний билет на "Федора Иоанновича".
Б л ю м : А кто это такой - Федор Иванович?
Т о р с к а я : Он не имеет никакого отношения к снабжению, но билет вы
возьмите.
Б л ю м : Ах, я уже не знаю. Это тот самый, который зарезал царевича
Дмитрия. Ну, вы же знаете, я такими людьми не не интересуюсь. Но билет я
возьму. Может быть, дочка пойдет. Она все романы с убийством любит. Да,
скажите, пожайлуста, вы не видели уборщиц? Это черт знает что такое...
Блюм уже внизу. На верхней площадке Воргунов.
В о р г у н о в : Товарищ Григорьев, я не понимаю, что это такое? Вы
приходите на работу в одиннадцать часов...
Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, с этими трамваями...
В о р г у н о в (кулаком по барьеру): Товарищ Григорьев, я прошу вас не
молоть глупости. Мы все приезжаем трамваями. А куда вы стащили
сверлильные? Что это, вредительство, черт бы вас побрал, или последний
идиотизм? Когда это кончится?
Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, вы могли бы при посторонних...
В о р г у н о в : К чертовой матери посторонних. Посторонние вам мешают
работать. Вас ждут в конструкторской, а вы здесь с посторонними.
Пожайлуста и немедленно дайте оюбяснение главному инженеру.
Григорьев направляется наверх.
Б л ю м (к Торской): Попало, хэ-хэ-хэ! Ох, и характер!.. петр Петрович,
вы там не видели уборщиц?
В о р г у н о в (спускается на несколько ступенек): Уборщицы убирают в
конструкторской.
Б л ю м : Они должны убирать не в конструкторской, а здесь и в
столовой.
В о р г у н о в : А они в конструкторской. Совершенно необьяснимое
явление в природе.
Б л ю м : Ох, как захвачу их оттуда, так с них будет шерсть сыпаться.
Господи, какой я злой, какой я злой, если бы кто-нибудь знал. (Побежал
наверх.)
В о р г у н о в : Надежда Николаевна, вы простите, но из-за вас наши
молодые инженеры прямо испортились.
Т о р с к а я : Что же делать? Испортились?
В о р г у н о в : Как что делать? А вы не догадываетесь?
Т о р с к а я : Я немножко догадаываюсь. Вы их пересыпьте нафталином...
В о р г у н о в : Да? Это было бы хорошо... Наши люди совершенно не
способны провести черту: здесь дело, а здесь любовь. У них если любовь,
так непременно с гражданскими мотивами или там с политикой, а дело летит к
черту, потому что любовь мешает: бросают работу и бегают на свидания.
Т о р с к а я : Петр Петрович, только из уважения к вам я обещаю:
разговаривать с молодыми инженерами исключительно о фрезах, болванках и
об инструментальной стали.
В о р г у н о в : Ну, вот я же и говорю. Разговаривайте о чем хотите:
о слинянии душ, о соловьях, о воробьях, при чем тут инструментальная
сталь? И самое главное - не в рабочее время: ведь для всей этой чепухи
отведено специальное время - вечером или там по утрам...
Т о р с к а я : Я постараюсь, Петр Петрович...
Входит Одарюк.
О д а р ю к : Уже музыку слышно.
Т о р с к а я : Да ну? (Подходит к двери и слушает.)
В о р г у н о в : Вот еще: эта музыка...
О д а р ю к : Вы инженер?
В о р г у н о в : Инженер.
О д а р ю к : Вы будете управлять заводом?
В о р г у н о в : Почти.
О д а р ю к : А почему станки стоят на дворе и упаковка сорвана? А кто
виноват?
В о р г у н о в : Папа с мамой виноваты. Им не нужно было жениться и
плодить портачей. Вот. (Вышел.)
О д а р ю к : Что он, чудак?
Т о р с к а я : Это Воргунов. Он интересный человек.
О д а р ю к : Он наш?
Т о р с к а я : Он должен быть нашим.
О д а р ю к : Придется в работу брать?
Т о р с к а я : Ох, трудно его брать в работу!
Вбегает Воробьев.
В о р о б ь е в : Идут. Совсем близко. Ездил встречать. Как раз возле
парка встретил. Ну и идут, барт, во! В белых костюмах, черт, красота...
О д а р ю к : Возле парка?
В о р о б ь е в : Да уже к лесу подходят, совсем близко.
Одарюк выбежал.
Т о р с к а я : И Захаров с ними?
В о р о б ь е в : А как же, с Верой Донченко рядом. Вера сегодня
дежурная.
Т о р с к а я : А Наташа?
В о р о б ь е в : Наташа? Аж страшно. Такая красивая, куда мне!
Загорела, глаза, брат, блестят, На меня только так - повела. А Алешка мне
кулак показал, так я и уехал.
Т о р с к а я : Все-таки, что вы будете делать с Наташей?
В о р о б ь е в : Вот, брат, Надежда Николаевна, скажи, что делать?
Тут, понимаешь, такое дело, хлопцев боимся.
Т о р с к а я : Отчего?
В о р о б ь е в : Хлопцы еще ничего как следует не знают. Из девчат, и
то не все. А у нас же любовь, если бы ты знала! А боимся хлопцев, знаешь,
аж шкура болит со страху. Жучок, как стал председателем, так сразу Наташу
в оборот: ты что это с Петькой романы затеваешь? Я тебя, говорит, с совет
командиров выволоку. Вот какое дело...
Т о р с к а я : Чудаки. Вот я поговорю с Алексеем Степановичем.
В о р о б ь е в : Да что ж с того? Товарищ Захаров все равно в совет
командиров передадут. Я уже думаю так: у меня и квартира в городе хорошая
и все. Скажу Наташе, пускай прямо ко мне переходит.
Т о р с к а я : Побоится Наташа.
В о р о б ь е в : Вот в том-то и дело.
Т о р с к а я : Да и зачем же ссориться с коммунарами? Они ведь и
помогут чем-нибудь.
В о р о б ь е в : Да вот же...
Близко взорвался марш оркестра.
Т о р с к а я : Идут...
В о р о б ь е в : Это, значит, из лесу вышли.
Выходят. Сверх спускается Блюм с уборщицами. Услышал музыку и остановился.
Б л ю м : Ну, доигрались... Разве это коммуна? Это же сумасшедший дом!
1-я у б о р щ и ц а : Так что?
Б л ю м : А я знаю что? Лечить надо... Ах, ты господи! Подите скорее,
уберите там самый маленький класс. А то и трубы некуда будет сложить.
Ушли наверх. Звонок телефона. Со двора входит Одарюк и берет трубку.
О д а р ю к : Да, коммуна Фрунзе. Что? Два грузовика отправили? А я не
знаю... Стойте? Разгрузить? Разгрузить будет кому. Коммунар Одарюк. А я
говорю, будет кому. Значит, знаю. Откуда знаю... Вот сейчас двести
коммунаров подходят. Ах, коммунары... (Повесил трубку.)
Сверху спукаются Воргунов, Блюм, Троян.
В о р г у н о в : Десять тысяч лет будем жить, а от глупостей не
избавимся. Для чего это встречать, парады разные. Приехали - ну и
приехали.
Б л ю м : Нельзя же, Петр Петрович, они же два месяца не были дома. Мы
должны же их встретить, посмотреть...
В о р г у н о в : Все равно: если они мне станки поломают, головы
пооткручиваю.
Т р о я н : Какая у них музыка... Никогда не работал с молодежью.
Интересно.
Б л ю м : Так интересно, Николай Павлович, знаете, как будто в книжке.
Т р о я н : Жизнь должна быть лучше книжки, Соломон Маркович.
Т р о я н : Я же и говорю: куда там книжки годятся.
О д а р ю к : Звонили сейчас: два грузовика со станками отправлены.
В о р г у н о в : А не говорили, грузчики поехали?
О д а р ю к : Грузчиков при станках нет. Спрашивали, кто разгрузит?
В о р г у н о в : Кто же разгрузит?
О д а р ю к : Я сказал, коммунары подходят.
В о р г у н о в : Коммунары разгрузят? Это "вандереры". Каждый ящик
сорок пудов.
О д а р ю к : Ну, так что ж такое?
В о р г у н о в : Глупости, побьют... Ах, черт!
Вышли. Сверху сбегает Вальченко. На верхней площадке остановились
Дмитриевский и Григорьев.
Г р и г о р ь е в : Хозяева приехали, Георгий Васильевич...
Д м и т р и е в с к и й : Да, думали ли когда-нибудь, что будем служить
беспризорным? А ведь в самом деле хозяева. Уличные дети, воришки, отбросы
- хозяева. а ведь это, собственно говоря, красиво, Игорь Александрович.
Г р и г о р ь е в : Я не такой эстет, чтобы в этом видеть красоту. Ведь
их еще нужно переделывать. Перевоспитывать, все-таки это, наверное,
звереныши.
Д м и т р и е в с к и й : Ну что ж, переделаем...
Вышли.
Пробежали наружу уборщицы. Марш очень громко у самых дверей. Слышна
команда, марш оборвался. Обрывки короткой речи. "Интернационал". Команда:
"Под знамя смирно!" Знаменный мплют. В тот момент, когда верхушка знамени
показывается в дверях, салют прекращается. Команда: "Разойдись!" Шум.
В вестибюль входят: Вера Донченко в красной повязке дежурного, держа руку
в салюте, за нею со знаменем Гедзь и два коммунара-ассистента с
винтовками.
Д о н ч е н к о (опуская руку): Ой-ой-ой, кужа же теперь.
Г е д з ь : И не прибрали.
Д о н ч е н к о : Подождите здесь, я пойду посмотрю. (Убежала наверх.)
1-й а с с и с т е н т : И в столовой не убрано.
Г е д з ь : Честное слово, как им не стыдно?
В двери по два, по три входят коммунары-музыканты с трубами, фанфарами.
За ними коммунары.
О т д е л ь н ы е г о л о с а в х о д я щ и х :
- Черт, насилу выбрался, завалили!
- А то инженеры, видел?
- И цветники наши пропали...
- Ого, вот где порядок.
- То станки здоровые.
- А кто это толстый, сердитый такой?
- Ой, Соломон Маркович, плачет, понимаешь.
- Что? И знамени нету места?
- Вот так завод!
- Берите ведра, тряпки!
- Поход продолжается!
- Сейчас пойдем на завод.
- Станки заграничные, видел: Берлин.
- У, Берлин...
- Конечно, Берлин.
- А это знаешь? Универсально-фрезерные.
- Ничего подобного.
- Универсально-фрезерные!
- Поход продолжается, ха-ха!
- А где обоз, не знаешь?
- Я ничего не понимаю.
Шум. Кто-то поет мотив знаменного салюта. Два-три коротких звука в трубу.
Неожиданно забил барабан.
Ж у ч е н к о : Что же тут стоять? А где дежурная?
Г е д з ь : Пошла посмотреть.
И з м у з ы к а н т о в : Жучок, куда же инструменты?
Ж у ч е н к о : Сейчас.
На верхней площадке Донченко.
Д о н ч е н к о : Знамя и музыканты, идите сюда. Остальные подождите
здесь, никуда не ходите. Синенький здесь?
С и н е н ь к и й (с сигналкой): Здесь, а что?
Д о н ч е н к о : Иди сюда. Жучок, иди, посоветуемся.
Жученко и Синенький взбежали наверх. На площадке они открывают совещание.
Знаменщики и музыканты проходят в оевый коридор второго этажа. Со двора,
окруженная толпой ребят, входит Торская.
О т д е л ь н ы е в о з г л а с ы :
- Надежда Николаевна, здравствуйте.
- Товарищ Торская, напрасно с нами не поехали.
Т о р с к а я : Хорошо было?
Г о л о с а :
- Ого, хиба ж так?
- А чего у вас тут все разорено?
Т о р с к а я : Федя, чего ты такой серьезный?
Р о м а н ч е н к о : Чего серьезный? Не серьезный. (Подает руку.)
Здравствуйте. Вы здесь без нас еще не женились?
Т о р с к а я : Нет, Федечка, не женились.
Р о м а н ч е н к о : То7то. А вы знаете, Вера Донченко чуть-чуть не
женилась в Тифлисе.
Д о н ч е н к о (сверху): Смотри, Федька, я тебе уши нарву.
Р о м а н ч е н к о : Видите, видите, значит, правда.
Т о р с к а я : Разве тебе за правду всегда уши рвут?
Р о м а н ч е н к о : Почти всегда. А это правда. Чуть-чуть не
женилась. Там такой к ней черный прилепился. Куда они ни пойдет, а он
все... (Федька танцует, показывает, как приглашают на лезгинку). А у Верки
сердце, знаете, так и прыгает. (Показывает кулаком, как прыгает сердце.)
Видите, видите?
Вера сбегает вниз и хватает Федьку за уши.
Р о м а н ч е н к о : Дежурный командир, а дерется, Запишисебя в
рапорт...
Ж у ч е н к о (сверху): Слушай, пацаны. Слушайте: обоз прибыл и стоит
возле черной лестницы. Сейчас будет сигнал на работу. По сигналу
разгрузите обоз и корзинки внесите в спальни. Каждый отряд пускай сейчас
же выделит уборщиков, переодевайтесь и немедленно приступайте к уборке.
Г о л о с : А где убирать?
Ж у ч е н к о : По старым отрядным участкам.
Г о л о с а : Правильно.
Г о л о с д е в о ч к и : А где ведра и тряпки?
Ж у ч е н к о : Все получайте у коменданта. Синенький, давай сигнал.
Синенький трубит сигнал на работу. Выбегает во двор и повторяет сигнал.
После сигнала кое-кто вбегает со двора, кричит.
Г о л о с а :
- Какая работа?
- Куда заиграли?
Ответы:
- К обозу...
- На уборку.
Большинство разбегается: часть во двор, кое-кто по коридорам. В вестибюле
остаются Жученко, Зырянский, Одарюк.
З ы р я н с к и й : Я этому Вехову чуть морду сегодня не набил.
Ж у ч е н к о : Ты всегда паришься.
З ы р я н с к и й : И в спаьню его не пущу, пусть идет к маменьке.
О д а р ю к : Ох, и ленивый же парень.
З ы р я н с к и й : Вышли на вокзал, прохожу по вагонам - баритон
лежит. Чей? Вехова. А тут, понимаешь, публика лезет. Я его взял.
Спрашиваю, как ты баритон бросил, а он мне: "У меня не десять рук". Не
могу я этого видеть.
Ж у ч е н к о : В совет надо.
Входят Шведов, Забегай и Блюм.
Б л ю м : А, товарищ Жученко, здравствуйте! Здравствуй, товарищ
Зырянский! Если бы вы знали, как я рад, что вы уже приехали.
Ж у ч е н к о : Так как же, Соломон Маркович? Завод не пущен, станки на
дворе.
О д а р ю к : И без упаковки.
Б л ю м : Вы знаете, что здесь делается? Это не коммуна, а сумасшедший
дом. Начальства - так звезд на небе немного меньше, а денег сколько
выбросили! Помните, как мы с вами зарабатывали? Каждую копеечку берегли. А
теперь - ф-ф-фу! Везут, везут, все заграничное. Один станочек пятнадцать
тысяч рублей.
Ш в е д о в : Вот красота!
З ы р я н с к и й : Наши соломорезки побоку.
Б л ю м : Вот вы говорите: соломорезки. Это правда, что станочки были
старенькие, а все-таки мы на них шестьсот тысяч рублей заработали. Как
зарабатывать, так никого не было, а как тратить да разные фигели-мигели,
так сразу нашлись хозяева...
Ж у ч е н к о : Зато завод какой...
Входит Воробьев.
В о р о б ь е в : Здравствуйте.
З ы р я н с к и й : Только ты, Петька, брось эти дела с Наташей. Чего
ты пристал к девочке?
В о р о б ь е в : Да как же я пристал?
З ы р я н с к и й : Ты здесь шофер и знай свою машину. Рулем крути
сколько хочешь, а головы девчатам крутить - это не твоя квалификация. А то
я тебя скоро на солнышко развешу.
Б л ю м : Так они же влюблены, товарищи.
З ы р я н с к и й : Как это - влюблены? Вот еще новость. Я тоже
влюблюсь! И всякому захочется. Наташке нужно рабфак кончать, а этот
принц на нее вытаращился.
Ж у ч е н к о : Действительно, Петр, ты допрыгаешься до общего
собрания.
В о р о б ь е в : Странные у вас, товарищи, какие-то правила. Наташа
ведь взрослый человек и комсомолка тоже. Что же, по-вашему, она не имеет
права?
Ш в е д о в : Она коммунарка! Как это - взрослый человек? Права еще
придумал...
Ж у ч е н к о : Выходи из коммуны и влюбляйся сколько хочешь, а так мы
коммуну взорвем в два счета.
З ы р я н с к и й : Вас много охотников найдется с правами...
Б л ю м : Но если бедная девушка полюбила, так это же нужно понять...
З ы р я н с к и й : Так и знай - на общее собрание!..
З а б е г а й : Ты, Петр, с ними все равно не сговоришься. Это же,
понимаешь ты, не люди, а удавы. Ты лучше умыкни.
В о р о б ь е в : Как это?
З а б е г а й : А вот, как у диких славян делалось. Умыкни. Раньше
это, знаешь, подведут лошадей к задним воротам, красавица это выйдет, а
такой вот Петя, который втрескался, в охапку ее - и удирать.
Ж у ч е н к о : А дальше?
З а б е г а й : А дальше мы его нагоним, морду набьем, Наташку отнимем.
Это очень веселое дело.
Б л ю м : Зачем ему на лошадях умыкивать! У него же машина. И на чем вы
догоните? Другой же машины нету... Однако глупости по бокам. Тебе, Петя,
сейчас нужно ехать на вокзал. Вот тебе квитанция, привези багаж. Это
Захаров сказал...
В о р о б ь е в : Есть.
Ж у ч е н к о : Ну, ребята, идем на уборку, а то ребята обижаться
будут.
З ы р я н с к и й : Ой, я и забыл, нам же столовую убирать. (Побежал
наверх.)
Блюм вышел наружу. На сцене остается один Воробьев.
Пробегает уже в трусиках Федька Романченко.
В о р о б ь е в : Федя, голубчик, иди сюда.
Р о м а н ч е н к о : А чего тебе? Наверное, Наташу позвать?
В о р о б ь е в : Да, Федя, позови Наташу...
Ф е д я : А покатаешь?
В о р о б ь е в : Ну, а как же, Федя!
Ф е д я : Есть позвать Наташу.
В о р о б ь е в : Ну, чего ж ты кричишь?
Федька побежал наверх. Со двора входят Захаров, Дмитриевский, Троян,
Григорьев.
З а х а р о в : Значит, все ясно. Завтра начинаем работу. Работы
хватит?
Д м и т р и е в с к и й : Работы хватит... но только... мальчики же не
умеют...
Б л ю м : И откуда вы знаете, что они умеют? Надо учить. Я раньше не
умел танцевать польку, а теперь уже сорок лет умею. Человек всегда сначала
не умеет, а потом, так с ним уже и разговаривать невозможно: он все
умеет...
З а х а р о в : Молодец, Соломон. Вот он верит в коммунаров.
Б л ю м : А мало они разве работали? Ого... Как звери!..
Г р и г о р ь е в : Трусики работать - небольшая хитрость...
Б л ю м : Я готов это слушать, но только не от вас, товарищ Григорьев.
Г р и г о р ь е в : Почему?
Б л ю м : Потому что не сошьете пару трусиков, к вашему сведению. Вы же
не умеете...
Т р о я н : Технология трусиков и мне неизвестна...
Б л ю м : Но если вы способный человек, так я вас за два дня выучу.
З а х а р о в : Трусики забудем. Все будет хорошо. Я пошел умываться.
Пока. (Ушел через столовую.)
Т р о я н : Мне коммунары понравились... Дисциплина.
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу... Какой толк с этой дсициплины!
Увидите, как станки полетят. Они и красть будут...
Т р о я н : Нет.
Г р и г о р ь е в : Будут.
Б л ю м : Это знаете что? Это авансовая клевета!
Д м и т р и е в с к и й : Давайте не предвосхищать событий.
Б л ю м : Мне нравится: события. Какие же это события? Это просто же
безобразие!
Входит Воргунов.
Б л ю м : Скажите, Петр Петрович, коммунары будут красть?
В о р г у н о в : Товарищ Блюм, насчет кражи я и за себя не ручаюсь...
Г р и г о р ь е в : Как вам понравились хозяева, Петр Петрович?
В о р г у н о в : Вы мне сегодня нравитесь, во всяком случае, меньше. Я
бы вам советовал поспешить со сверлильными.
Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, все будет сделано. Не беспокойтесь.
В о р г у н о в : Разрешите уж мне беспокоиться.
Всех уходят наверх.
Н а т а ш а (выходит из столовой): Петечка!
Воробьев обнимает ее, хочет поцеловать.
Н а т а ш а : Да что ты, увидят...
В о р о б ь е в : Наташа, знаешь что?
Н а т а ш а : У меня в голове такое делается. Ничего не знаю. Уже
хлопцы догадаываются. Прямо не знаю, куда и прятаться.
В о р о б ь е в : Наташа, едем сейчас ко мне.
Н а т а ш а : Как это так?
В о р о б ь е в : Прямо ко мне на квартиру. Наташа, едем.
Н а т а ш а : Да что ты, Петр?
В о р о б ь е в : Наташа, а завтра в загс, запишемся - и все.
Н а т а ш а : А здесь как же?
В о р о б ь е в : Да... Черт... Никак. Вот просто едем. Честное слово,
хорошо. Они хватятся, а тебя нет.
Н а т а ш а : Да они же прибегут за мной.
В о р о б ь е в : Куда там они прибегут? Они даже не знают, где я живу.
Едем!
Н а т а ш а : Вот, смотри ты! Да как же? Я в белом платье.
В о р о б ь е в : Самый раз. На свадьбу всегда в белом полагается.
Н а т а ш а : А знаешь, верно. Ой, какой ты у меня молодец!
В о р о б ь е в : Чудачка, ведь шофер первой категории.
Н а т а ш а : А увидят?
В о р о б ь е в : Наташенька, ты же понимаешь, на машине, кто там
увидит?
Н а т а ш а : Сейчас ехать?
В о р о б ь е в : Сейчас.
Н а т а ш а : Ой!
В о р о б ь е в : Ну, скорее. Вон машина стоит, видишь, садись и айда.
Н а т а ш а : Подожди минуточку. Я возьму белье и там еще...
В о р о б ь е в : Так я буду в машине. А ты им записочку какую-нибудь
оставь. Все-таки, знаешь, ребята хорошие.
Н а т а ш а : Записочку?
В о р о б ь е в : Ну да. Они, как там ни говори, а смотри, какую
красавицу сделали. Напиши так, знаешь: до скорого свидания и не забывайте.
Н а т а ш а : Напишу.
Наташа убежала наверх. Воробьев вышел наружу. Входят один за другим
пять мальчиков в трусиках и голошейках с тряпками и ведрами. Впереди со
щеткой Зырянский. В вестибюле остановились.
З ы р я н с к и й : Я так считаю: за час должны кончить столовую.
Г о л о с : Можно и за час. А чего это Соломон Маркович плакал?
З ы р я н с к и й : Только окна как следует мыть, а не то что размазал
и бросил.
Д р у г о й г о л о с : Тебя сразу не нашел, думал, ты утопился в
Черном море.
Отряд ушел в столовую. Сверху спускается Вальченко, неловко
останавливается и оглядывается.
З ы р я н с к и й (из дверей столовой): А вы кто такой?
В а л ь ч е н к о : Я - Вальченко, инженер. Я здесь работаю.
З ы р я н с к и й : У нас в коммуне?
В а л ь ч е н к о : Да, у вас.
З ы р я н с к и й : Так вы кого-нибудь здесь ожидаете? Или позвать,
может?
В а л ь ч е н к о : Нет, собственно говоря, для меня никого звать не
нужно.
Наверху показалась Наташа, увидела Зырянского, спряталась в коридор.
З ы р я н с к и й : Влюбленные уже забегали, никакого спасения.
В а л ь ч е н к о : Товарищ коммунар, я вас не понимаю.
З ы р я н с к и й : Влюбленные, что ж тут непонятного? Я тебе задам!
(Грозит пальцем.)
В а л ь ч е н к о : Я вас не понял сразу.
З ы р я н с к и й : Если им волю дать, этим влюбленным, жить нельзя
будет. Их обязательно ловить нужно.
Торская входит.
Т о р с к а я : Алешка все влюбленных преследует. Если вы влюбитесь,
Иван Семенович, старатйесь Алешке на глаза не попадаться, заест.
З ы р я н с к и й (уходя в столовую): Влюбляйтесь, не бойтесь.
В а л ь ч е н к о : Я вас ожидаю.
Т о р с к а я : А зачем я вам? Насчет инструментальной стали?
В а л ь ч е н к о : Как?
Т о р с к а я : А может быть, вам нужно знать мое мнение об установке
диаметрально-фрезерного "рейнекелис"?
В а л ь ч е н к о : Надежда Николаевна, вы все шутите.
Т о р с к а я : Нет, я серьезно. Да постойте, Иван Семенович, постойте,
голубчик. Как вам понравились наши коммунары?
В а л ь ч е н к о : Коммунары мне понравились. Красиво это. И музыка, и
все. Только вот... все-таки, знаете, мальчики...
Т о р с к а я : Что вы там лепечете? Какие мальчики? Они комсомольцы...
В а л ь ч е н к о : Нет, я так, знаете, конечно, это хорошо, что они
комсомольцы...
Т о р с к а я : Ах вы, чудак... Так что вам от меня нужно? Имейте в
виду, что я имею разрешение говорить с вами только о слиянии душ...
В а л ь ч е н к о : От кого разрешение?
Т о р с к а я : От вашего Вия.
В а л ь ч е н к о : Какого Вия?
Т о р с к а я : А вот у Гоголя в одном производственном романе говорят
(басом): "Приведите Вия". Это значит пригласить самого высокого
специалиста. И у вас такой Вий тоже есть...
В а л ь ч е н к о (смеется): Ах, Воргунов...
Т о р с к а я : Так вот... Вий распорядился, чтобы с молодыми
инженерами я говорила только о слинянии душ. Можно еще о воробьях, но это
уже в крайнем случае. Дело, видите ли, в том, что молодые инженеры
оказались скоропортящимися. Знаете - не ближе одиннадцатого к паровозу.
Это так пишут на вагонах, когда перевозят вас, молодых инженеров, и другие
скоропортящиеся предметы: молоко, сметана, вообще...
В а л ь ч е н к о : Нет, Надежда Николаевна, вы меня таким,
скоропортящимся, не считайте. Напротив...
Т о р с к а я : Бросьте, бросьте... Так давайте о слиянии душ... Что вы
знаете об этом предмете?
В а л ь ч е н к о : Как вам сказать? А знаете что, по этому поводу мне
приходят в голову некоторые мысли...
Т о р с к а я : Этого не бойтесь Это не вредно. На практике вы знакомы
с этим?
Сверху спускается Наташа.
Н а т а ш а : Надежда Николаевна, миленькая, передайте эту записку
Жученку.
Т о р с к а я : А ты куда это с узелком?
Н а т а ш а : Ой, Надежда Николаевна! Уезжаю.
Т о р с к а я : Уезжаешь?
Н а т а ш а : Уезжаю. Совсем. Знаете, ой, стыдно! - к Пете! Ой!
(Выбежала.)
Т о р с к а я : Видите, Иван Семенович. Вот вам и практика слияния
душ...
З ы р я н с к и й (из дверей столовой): А куда это Наташа, а?
Т о р с к а я : Почему ты, Алексей, так интересуешься Наташей?
З ы р я н с к и й : Я не так Наташей, как этим донжуаном. Он ее с толку
собьет. (Пристально смотрит в двери.) Ай, черт, уехали, ей-ей уехали!
Сверху спускается четвертый отряд со всеми приспособлениями для уборки.
З а б е г а й : Кто уехал?
З ы р я н с к и й : Наташка с Петром. На машине. Это ты насоветовал.
Она с узелком была, правда?
Т о р с к а я : С узелком. Да вот записка для Жучка. Наверное, здесь
все написано.
З ы р я н с к и й : Записка? Все как в настоящем романе. Вот мещане! А
ну, дайте.
З а б е г а й : Умыкнул, значит? Молодец. Теперь его не догонишь.
В группе четвертого отряда оживленное обсуждение событий.
О т д е л ь н ы е г о л о с а :
- Куда же они поехали?
- Они хитрые, никто и не знал.
- Я тоже читал: влюбится, понимаешь...
- А я еще до похода догадывался.
З ы р я н с к и й : Ах ты, черт, слушай: "Жучок, я люблю Петю, уезжаю к
нему и выхожу замуж. Спасибо колонистам за все. До скорого свидания". Вот
я ей покажу свидание! К приказу смирно!
Ребята так же дурашливо вытягиваются.
З а б е г а й (водит пальцем по воздуху, как будто пишет): Убежавшая из
коммуны по причине мещанства коммунарка Нестеренко Наташка снимается с
довольствия. Вольно! (К Вальченко и Торской.) Граждане, здесь будет
происходить уборка, так что прошу очистить помещение.
В а л ь ч е н к о : Пожайлуста, пожайлуста.
Т о р с к а я : Давайте я вам помогу. (Берет тряпку у кого-либо из
рук.)
В а л ь ч е н к о : Значит, Надежда Николаевна...
Т о р с к а я : Это насчет слияния душ? Давайте отложим конференцию...
по случаю уборки.
Вальченко посмотрел на нее и с оскорбленным видом пошел наверх.
З а б е г а й : Ну, четвертый непобедимый! Сорок пауков смотрят на вас
с вершины... этих козел...
Начинается уборка.
Р а з г о в о р ы :
- А эту лестницу?
- Ликвидировать.
- Степка, ты сам внизу никого не впускай.
- Ай, и хитрая ж Наташка!
- Здесь нужно глории.
- Нельзя глории, краска облезет.
- Колька, я там кислоту в спальне оставил, принеси.
- А чего это Алешка так против Наташки?
- А как же ты думал! Им только дай волю на романы.
- Это же, правда, нехорошо - романы, Надежда Николаевна?
Т о р с к а я : Волю на романы? Да, это вопрос серьезный.
Б л ю м (со двора): Товарищ Жученко здесь?
З а б е г а й : Сюда нельзя ходить. Видите - уборка.
Б л ю м : Я по делу.
З а б е г а й : Знаем ваши дела. По делу, по делу, а потом возьмете и
умыкнете коммунарку.
Б л ю м : Что вы, товарищ Забегай! Для чего ее красть, если своих не
знаешь, как замуж девать.
Ж у ч е н к о : Какой здесь отряд?
К т о - т о и з р е б я т : Четвертый, непобедимый.
Б л ю м : Товарищ Жученко! Я, конечно, понимаю. Мальчики с дороги и все
такое. Но вы же видите: шоферы ругаются, и никого нет...
Ж у ч е н к о : В чем дело?
Б л ю м : Да станочки эти.
Ж у ч е н к о : Разгрузить?
Б л ю м : Да, там три станочка.
Ж у ч е н к о : Ну что же, сейчас это устроим. Забегай, давай свою
братву! Зырянский уже в столовой. Вот здорово! Алешка!
З ы р я н с к и й (в дверях столовой): Жучок, тебе любовное послание.
(Отдает записку.)
Ж у ч е н к о : Алексей, дай отряд на разгрузку станков.
З ы р я н с к и й : Есть дать отряд на разгрузку станков. (В столовую.)
Эй, пацаны, станки снимать.
З а б е г а й (к Блюму): Это какие станки?
Б л ю м : "Вандереры" - универсальные фрезерные.
З а б е г а й : Ребята, так это же те же самые "вандереры".
Общий возбужденный шум. Все выбегают на двор. Жученко читает записку.
Ж у ч е н к о : Допрыгались! Слышали, Надежда Николаевна?
Т о р с к а я : Знаю.
Ж у ч е н к о : Вот беда. Что нам делать с этими женщинами? И откуда в
голову придет - жениться?
Т о р с к а я : Ничего, Жучок, не поделаете, жениться всегда будут.
Ж у ч е н к о : Так нельзя же так ни с того ни с сего... Ну... как это
так у них выходит?
Со двора слышно.
Г о л о с З ы р я н с к о г о : Раз, два - взяли, два - нажали...
Стой, стой!
Д и с к а н т : А давайте так, как на Волге.
Г о л о с а : Давай, давай. (Смех.)
Х о р :
И пойдет, пойдет, пойдет...
Вот идет, идет, идет...
И еще, еще идет. (Хохот.)
Ж у ч е н к о : Пойдем посмотрим.
Жученко и Торская выходят. Сверху медленно спускается Воргунов,
прислушиваясь к тому, что делается на дворе. Со двора слышно:
З а б е г а й : Подкладывай, подкладывай. Стой! Навались на ту сторону.
З ы р я н с к и й : Малыши, вы все сразу. Вы не тащите, животами,
животами навались!
Какой-то треск, победный крик, смех: "Готово!"
Воргунов, направившийся было к дверям, останавливается, задумывается,
машет рукой и возвращается к лестнице. Не видя его, Федька Романченко с
верхней площадки спускается вниз по перилам лестницы и на полном ходу
налетает на Воргунова. Воргунов, пошатнувшись, поневоле принимают Федьку в
обьятия. После освобождения из них Федька очень смущен и поправляет
одежду.
В о р г у н о в : Это... что ж вы... спешите так!..
Р о м а н ч е н к о : Там... это... станки. А вы кто - инженер?
В о р г у н о в : Да, инженер, а все-таки надо развивать меньшую
скорость.
Р о м а н ч е н к о : Когда спешишь...
В о р г у н о в : Тогда у вас третья скорость.
Р о м а н ч е н к о : Угу!
В о р г у н о в : Вы там увидите Блюма, попросите его зайти ко мне - к
Воргунову.
Р о м а н ч е н к о : Есть пригласить товарища Блюма. (Убежал.)
Воргунов обернулся и тяжело смотрит ему вслед.
З а н а в е с
АКТ ТРЕТИЙ
Тот же вестибюль, что и во втором акте. Очень чисто, все блестит. На
верхней площадке между окнами большой портрет Фрунзе, а под самым потолком
на красном шелке золотой лозунг. По лестнице положена малиновая бархатная
дорожка. Внизу при входе на лестницу
стоит высокий денежный шкаф, а на стене - круглые часы. У денежного шкафа
часовой с винтовкой#4. Часовой держится свободно, но когда проходит
Захаров, становится "смирно".
У лестницы в специальной подстановке из белой жести - цветы. У барьера
вешалки два диванчика, обитые кожей. У входных дверей пушистый половик, и
все входящие обязательно вытирают ноги.
Забывчивых часовой знаком или словом приглашает к порядку.
У денежного шкафа Клюкин. Сверху спускаются Крейцер, Дмитриевский,
Воргунов, Троян.
К р е й ц е р : Совещание ни в чем меня не убедило. (Остановился.) У
нас есть все: инженеры, рабочая сила, станки, материалы, инструменты, вот
этот самый ваш технологический процесс. Все есть, понимаете, а продукции
нет. Вы мне рассказываете: то не так, другое не так, это не выходит. А я
вас не понимаю. Должно выйти. И Троян вот говорит.
Т р о я н : Должно выйти.
К р е й ц е р : А не выходит. Может быть, молебен отслужить нужно?
Позовите попа, отслужите молебен. Святой водой покропить? Кропите все ваши
агрегаты. Давайте делать то, что нужно, по вашему мнению. А что нужно? Ну?
Что нужно, Петр Петрович?
В о р г у н о в : Я так думаю, что поп и святая вода не помешают.
К р е й ц е р (смеется): Видите?
В о р г у н о в : Получится полный ассортимент: головотяпство, лень,
чудеса и попы. Попы определенно соответствуют. Стиль будет выдержан...
Д м и т р и е в с к и й : Петр Петрович по обыкновению шутит. Причины
ведь более или менее известны, только вы не хотите назвать их серьезными.
Я уже докладывал вам: производство у нас сложное, мальчики работать не
умеют, и, кроме того, как это ни неприятно признать, - крадут. Крадут
инструменты, материалы. Я вот только сейчас узнал: у коммунара Собченко
украли штанген, он стоит сто пятьдесят рублей, и без него работать нельзя.
Штанген заграничный. И все это на самом ответственном участке, на
выключателях.
К р е й ц е р : Что вы скажите, Петр Петрович?
В о р г у н о в : То же самое. Кражи тоже соответствуют: тоже стиль.
К р е й ц е р : Но нужно же бороться с этим стилем! Надо же принимать
меры. Найти воров, наладить учет и ответственность. Ведь и на заводах
могут красть. Никто из нас никогда не думает: вот он пролетарий, так и не
украдет. Пролетарий тоже может спереть. Надо организовать дело, а вы
сидите и руками разводите.
Т р о я н : Я думаю так: организм физически здоров, но наблюдаются,
понимаете... так сказать, мозговые явления. Мальчики работой интересуются,
к станкам относятся любовно, у нас все есть, это верно... Но вот - кражи,
потом как бы это сказать: именно мозговые явления...
К р е й ц е р : В чем дело?
В о р г у н о в : Я вам скажу, в чем дело. Психическая установка не
такая. Другая нужна психическая установка. Нужно более точное отношение к
себе и к задаче. А у нас этого нет. Ведь сегодня целый скандал: диаметр
штатива пять сантиметров, а диаметр пружины, которая на штатив надевается,
- понимаете? - у нас вышел четыре с половиной сантиметра. Кто виноват?
Виноватого, конечно, мы найдем, но это же не про-
изводственная работа - искать виноватого. Второе: выключатель. Вы
говорите: мальчики виноваты. Не то, не то, Георгий Васильевич. (К
Крейцеру.) Это сложная, довольно противная штука: всякие винтики,
штифтики, осики, шарнирчики. У нас все это разлезается. Мы не знаем, как
он собирается в Вене, а наш способ не годится...
К р е й ц е р : Теперь понял, чего вам не хватает. Вам не хватает
немца. До каких пор мы немцев будем целовать?
В о р г у н о в : Еще долго будем целовать...
К р е й ц е р : Глупости.
В о р г у н о в : Будем...
К р е й ц е р : А я говорю: глупости.
В о р г у н о в : Ну и говорите. А пока что мы выключатель делаем
вручную и накладываем заклепки по методу Иванушки-дурачка. Делаем, а того
нет, чтобы задуматься, напряжения нет, воли, всего такого...
Д м и т р и е в с к и й : Петр Петрович, вот бы вы сели и задумались.
К р е й ц е р : Молодец!
В о р г у н о в : Не молодец, а гадость... Я начальник механического
цеха, почему я должен выполнять работу конструктора? Что это за
организация? Все в расчете на случайность. И автомат загнали.
К р е й ц е р : Автомат стоит?
Т р о я н : Автомат испорчен?
Д м и т р и е в с к и й : Нет.
В о р г у н о в : Загнали. Это Ваш Белоконь...
К р е й ц е р : Товарищи, вы просто не овладели техникой.
В о р г у н о в : Вы еще скажете: болезни роста.
К р е й ц е р : А что же, и скажу. (Смеется.)
В о р г у н о в : Александр Осипович, простите меня, старика. В Европе
давно нет холеры, сыпного тифа и этих самых болезней роста:#5.
К р е й ц е р (взял за пуговицу, ласково): Это потому, что Европа ваша
старенькая. Из нее уже порох сыплется. У нее другие болезни: подагра,
старческая немощь, артериосклероз.
В о р г у н о в : Это, может у дворян каких там. У техников этого
нет...
Т р о я н (улыбается): Вы замечаете, Петр Петрович, что вы делаете
успехи в классовом подходе?
К р е й ц е р (хохочет): Правильно!
В о р г у н о в (рассердился): Вам угодно называть дворян классом, а я
их называю просто дармоедами. Таких подагриков и у нас еще сколько хотите.
К р е й ц е р (хохочет): Поддели, поддели Петра Петровича...
Выходит Зырянский из столовой в повязке дежурного.
З ы р я н с к и й : Васька, скоро сигнал?
К л ю к и н : Через двадцать минут.
Зырянский исчез. Входит Лаптенко и останавливается у дверей.
К л ю к и н : Чего тебе?
Л а п т е н к о : В коммуну.
К л ю к и н : Чего в коммуну?
Л а п т е н к о : Примите меня в коммуну.
К л ю к и н : Как тебя зовут?
Л а п т е н к о : Гришка, Лаптенко Гришка.
К л ю к и н : Ты откуда?
Л а п т е н к о : Да откуда же? Мне негде жить.
К л ю к и н : Давно на улице?
Л а п т е н к о : Два года. Как ушел от мамки.
К л ю к и н : Сядь вот там, подожди. Нет, на диван не садись, на
ступеньку сядь.
Лаптенко усаживается на ступеньку у дверей. Сверху идут Григорьев и
Белоконь.
Б е л о к о н о ь : Я сколько раз говорил главному инженеру: раз они
набросали гвоздей в коробку шестеренок, пускай они и отвечают. Я за
автомат определенно не отвечаю.
Г р и г о р ь е в : А кто набросал?
Б е л о к о н ь : Да кто же? Я знаю разве? Народ тут такой. Они меня...
(Оглянулся на часового.)
Клюкин заглядывает в столовую.
утопить готовы, что я с них определенно требую. Игорь Александрович,
переведите меня на другой завод.
Г р и г о р ь е в : Глупости, работай здесь. Что тебе, плохо?
Б е л о к о н ь : Оно не плохо, да народ здесь беспокойный здорово...
Г р и г о р ь е в : Ничего.
Б е л о к о н ь : Народ здесь оскорбительный. А я такого не люблю. С
автоматом этим прохода нету... Вы скажите главному...
Г р и г о р ь е в : Хорошо.
Входит Торская. Белоконь уходит, здоровается с ней в дверях.
Г р и г о р ь е в : здравствуйте, Надежда Николаевна.
Т о р с к а я : Здравствуйте, здравствуйте, Вася. Не знаешь, где
Вальченко?
К л ю к и н : Кажется, на заводе.
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна. Уже не
товарищ Вальченко вас ищет, а вы его ищете...
Т о р с к а я : Товарищ Вальченко мне нужен, вот я его и ищу.
Г р и г о р ь е в : Кажется, товарищ Вальченко вытеснил из вашей души
даже коммунаров.
Т о р с к а я : Ошибаетесь, в моей душе они уместятся, не мешая друг
другу.
Г р и г о р ь е в : Только для меня нет места в этой любвеобильной
душе.
Т о р с к а я : Для людей вашей категории места нет. Верно.
Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, обратите внимание, здесь
часовой.
Т о р с к а я : Ничего не могу поедлать: в присутствии часового вы не
умнеете.
Клюкин неожиданно взрывается смехом.
Г р и г о р ь е в : Так, Надежда Николаевна?
Т о р с к а я : Да, так.
Г р и г о р ь е в : Хорошо. (Ушел наверх.)
К л ю к и н : Сцена ревности, да?
Т о р с к а я : Нет, Вася, это сцена хамства...
К л ю к и н : И я так думаю.
Т о р с к а я : А где Воргунов?
К л ю к и н : А вот.
Воргунов вошел.
В о р г у н о в : Удивительное дело: для чего я вам могу понадобиться?
Т о р с к а я : Идите сюда, мне надо с вами поговорить. Садитесь.
В о р г у н о в : А это что за персонаж?
К л ю к и н : В коммуну просится.
В о р г у н о в : Смотрите, какой он смирненький. Ну, чего ты такой
смирный?
Л а п т е н к о : Примите в комумну.
В о р г у н о в : Ага, практические соображения, значит?
Л а п т е н к о : У меня соображение хорошее. Примите.
В о р г у н о в : Я вижу: смирненький.
Т о р с к а я : Так и нужно: он будет хорошим коммунаром, правда?
Л а п т е н к о : Я буду все делать... А примете?
Т о р с к а я : Я здесь человек маленький... Попросишь старших...
Примут.
В о р г у н о в : Ну, сел. Говорите, в чем дело?
Т о р с к а я : Один коммунар, фамилия его Одарюк, сделал важное
усовершенствование в выключателе. Об этом говорят все коммунары. Вам
известно?
В о р г у н о в : Ничего не слышал. В выключателе? Угу...
Т о р с к а я : Знает о нем Григорьев. Григорьев обьявил, что
усовершенствование Одарюка ничего не стоит. Я хочу, чтобы вы проверили.
В о р г у н о в : Где же этот молодой русский изобрататель?
К л ю к и н : Он сейчас на работе, я могу вам рассказать.
В о р г у н о в : Оказывается, это уже достояние широких народных масс?
Рассказывайте.
К л ю к и н : В выключателе есть пластинка, знаете?
В о р г у н о в : Ну?
К л ю к и н : Там на двух углушках нужно высверлить две дырочки и
закрепывать на них штифтики для контактов. Одарюк предлагает дырочек не
сверлить, штифтиков не ставить, а штамповать пластинку наподобие
ласточкиного хвоста, а потом загнуть два хвостика. Можно их загнуть во
время штамповки. Получаются хорошие контакты#6.
В о р г у н о в : Угу. Это он сам придумал?
К л ю к и н : Ну, а кто же?
Т о р с к а я : Разве хорошо?
В о р г у н о в (в задумчивости подмыается и направляется вверх):
Черт... Просто как... Ласточкин хвост...
Т о р с к а я : Петр Петрович, куда же вы?
В о р г у н о в (остановился на лестнице): Ах, да. Так его фамилия
Одарюк? А не Одергейм?
К л ю к и н : Да нет, Одарюк.
В о р г у н о в : Пошлите этого Одергейма ко мне.
К л ю к и н (сдерживая смех): Смотри ты!
Сверху спускается Григорьев.
В о р г у н о в : Товарищ Григорьев, вам было известно предложение
Одарюка - ласточкин хвост?
Г р и г о р ь е в : Дело в том...
В о р г у н о в : Было известно?
Г р и г о р ь е в : Было...
В о р г у н о в : Больше не имею вопросов.
Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, спасите мою душу - я же говорил о
нем Георгию Васильевичу, и он со мной согласился.
В о р г у н о в : С чем именно согласился?
Г р и г о р ь е в : Что это слишком наивно.
В о р г у н о в : Угу. Замечательно!
Г р и г о р ь е в : И потом ведь немцы этого не делают.
В о р г у н о в : Отправляйтесь к чертовой матери с вашими немцами,
понимаете? Немцы за вас будут соображать? Ох ты, господи, когда это
кончится? ((Ушел.)
Г р и г о р ь е в : Это вы ему рассказали, товарищ Торская?
Т о р с к а я : Я.
Г р и г о р ь е в : Это называется интригой, товарищ Торская.
Т о р с к а я : Это называется борьбой, товарищ Григорьев. (Ушла.)
Г р и г о р ь е в : Что она ему рассказывала?
К л ю к и н : С часовым разговаривать строго воспрещается.
Г р и г о р ь е в : Ага, воспрещается? (Пошел наверх.)
З ы р я н с к и й (выходит из столовой): А это что за птица?
Л а п т е н к о : Дядя, примите в комумну.
З ы р я н с к и й : Из детского дома давно?
Л а п т е н к о : Я не из детского дома.
З ы р я н с к и й : А ну, покажи. ?Открывает ворот рубахи, осматривает
белье.) Когда ты убежал из детского дома?
Л а п т е н к о : Три дня.
З ы р я н с к и й : Так чего ты к нам пришел?
Л а п т е н к о : На заводе хочу работать.
З ы р я н с к и й : Ну, посиди, просохни малость. (Уходит во двор.)
Л а п т е н к о : А кто здесь самый старший?
К л ю к и н : Обойдешься без самого старшего.
Клюкин смотрит на часы, заглядывает в столовую. Вбегает Синенький.
К л ю к и н : Ты где это шляешься?
С и н е н ь к и й : Ты знаешь, что в цехе делается? Зырянский Вехова
обыскивал. (Снимает сигналку с дежурного шкафа.)
К л ю к и н : Ящик?
С и н е н ь к и й : Ага. Два французких ключа, которые у Гедзя пропали.
К л ю к и н : Ну, давай, давай.
Синенький дает сигнал "кончай работу" в вестибюле, в верхнем коридоре,
во вдоре. Зырянский и Вехов входят.
В е х о в : На что мне эти ключи, у меня самого таких два.
З ы р я н с к и й : Значит, продать хотел! Я тебя знаю!
В е х о в : Алеша, честное слово, коммунарское слово, не брал.
З ы р я н с к и й : Почему они в твоем ящике?
В е х о в : Не знаю.
Жученко и Шведов входят.
Ж у ч е н к о : Я его сейчас выгоню на все четыре стороны. Ага, он
здесь?
Ш в е д о в : Подожди выгонять, чего ты горячишься?
Ж у ч е н к о : Ты понимаешь, Шведов, по всему заводу и в городе уже
растрепали: "Коммунары крадут", "Коммунары - воры, срывают завод".
З ы р я н с к и й : Ты, Шведов, брось тут добрую душу разводить.
Сколько инструмента пропало! А штанген у Собченко? Я вот тебя поддам в
дверь!..
Ш в е д о в : Так не годится, Алексей. Вечером в бюро поговорим. Это
дело темное. Ведь он не признался? Тут может быть ошибка.
З ы р я н с к и й : Я его выгоню сейчас. А ты меня в бюро сколько
хочешь разделывай.
Ш в е д о в : Я не позволю никого выгонять без разбора.
Ж у ч е н к о : И вечно ты, Шведов, усложняешь дело.
Ш в е д о в : Постой. Ты вот что, Алексей, скажи мне: почему ты у него
производил обыск?
З ы р я н с к и й : По праву дежурного командира.
Ш в е д о в : Да знаю. А почему именно у него?
З ы р я н с к и й :А мне Григорьев сказал.
Ж у ч е н к о : Григорьев сказал?
З ы р я н с к и й : Чего ты?
Ж у ч е н к о : Постой. Как он тебе сказал?
З ы р я н с к и й : Просто сказал, что он подозревает Вехова.
Входят три-четыре коммунара, между ними Гедзь.
Ш в е д о в : Откуда же он знает?
З ы р я н с к и й : Значит, знает.
Г е д з ь : А в самом деле интересно: как он может знать, что Вехов у
меня украл ключи?
З ы р я н с к и й : Разве вы коммунары? Вы бабы. Откуда знает? Что же,
по-вашему, он крал вместе с Веховым? Значит, имеет какие-нибудь основания.
Ш в е д о в (задумчиво): Какие-нибудь... Это недостаточно.
Г е д з ь : Да, это верно. Скажи, Вехов, прямо: когда ты украл ключи?
В е х о в : Я ключей не брал.
Ш в е д о в : Я ему верю.
З ы р я н с к и й : Ну еще бы! Как это можно, чтобы Шведов кому-нибудь
не поверил? Я удивляюсь, как ты попам не веришь? Ну что с ним делать?
Ш в е д о в : Это дело завтра разберем. Завтра все равно день боевой. И
комсомол и совет командиров. (Вехову.) Иди в спальню.
Задерживаются в вестибюле: Шведов, Жученко, Зырянский, Собченко,
Деминская, Донченко, Гедзь. Другие коммунары в спецовках пробегают наверх
и влево по коридору.
Г е д з ь : Странная история!
С о б ч е н к о : Теперь у нас все истории странные. Вот смотри: мой
штанген, эти самые ключи, сколько инструмента у всех пропадает. Откуда у
нас столько воров? Откуда набрались, понимаешь?
Р о м а н ч е н к о (пробегая): Это не коммунары крадут.
Ж у ч е н к о : Вот мудрец тоже, Федя, а кто же крадет?
Р о м а н ч е н к о : Это черти завелись в коммуне.
Д о н ч е н к о : Вот я тебе уши надеру. Какие черти?
Р о м а н ч е н к о : Завелись в коммуне. Черти. С рогами и хвостом.
Штатив пять сантиметров, а пружина четыре с половиной. Все крадут. Много
чертей. Мы вчера с Ванькой одного поймали.
Ш в е д о в : И что ты мелешь? Кого вы поймали?
Р о м а н ч е н к о : Я же сказал тебе: черта, такой, знаешь...
(Прикладывает рожки.)
Ж у ч е н к о : А ну, покажи.
Р о м а н ч е н к о : Э, нет! Это мы в подарок готовим с Ванькой.
Ж у ч е н к о : Кому?
Р о м а н ч е н к о : Совету командиров, кому же? Вот завтра поднесем.
(Показывает, как он будет подносить. Удирает наверх.)
Ш в е д о в : Болтает пацан.
Ж у ч е н к о : Нет, здесь что-то есть. Федька - серьезный человек.
Ч е р н ы й (входит): О, целое совещание. Григорьева не видели?
С о б ч е н к о : Вот еще этот Григорьев, понимаешь ты... А зачем он
тебе?
Ч е р н ы й : В коллекторе была прокладка из слюды. Обтачивали
коллектор на шлифовальных. Теперь ставим прокладку бокелитовую.
Ж у ч е н к о : А бокелит на шлифовальных плавится.
Ч е р н ы й : Во, прокладку переменили, а того не заметили, что бокелит
жару не выдерживает. Ты знаешь, какое вращение на шлифовальных?
С о б ч е н к о : Ну?
Ч е р н ы й : Вот тебе и "ну". Бокелит расплавится, а снаружи этого не
видно. Ставим коллектор на место, все собираем, пробуем мотор - ничего не
выходит. А черт его знает, в чем причина? Попробуй догадаться.
С о б ч е н к о : А кричали все: "Девчата виноваты - обмотка неверная".
Ч е р н ы й : Валили на обмотку. Девчата уже и плакали, бедные.
Ж у ч е н к о : Да, это, брат, действительно. Кто же это наделал?
Ч е р н ы й : Да Григорьев же...
Ш в е д о в : Ну бедт завтра день, постойте.
Ж у ч е н к о : Действительно, черти в коммуне.
Воргунов медленно спускается с лестницы, задумался.
З ы р я н с к и й : Вот, может быть, товарищ Воргунов разьяснит?
В о р г у н о в : Чего разьяснять?
Ж у ч е н к о : Говорят, черти в коммуне завелись.
В о р г у н о в : Этого только не хватало.
Ж у ч е н к о : Товарищ Воргунов, вы слышали сказки о штативе и
пружине, о бокелитовой прокладке, об автомате, о ласточкином хвосте?
В о р г у н о в : Слышал.
Г е д з ь : Так отчего это?
Коммунаров прибавляется.
В о р г у н о в : Отчего? Ясно - отчего. Не умеем работать.
Ш в е д о в : А вот мы за это возьмемся по-комсомольскому.
В о р г у н о в : Как же это - по-комсомольскому?
Ш в е д о в : А вы не знаете?
В о р г у н о в : Да видите ли, я уже сорок лет как в комсомольцах не
был.
Б л ю м : Энтузиазм - вот что нужно!
Ж у ч е н к о : А вы в энтузиазм верите?
В о р г у н о в : Я ни во что не верю. Я могу только знать или не
знать.
С о б ч е н к о : Ну хорошо, так вы энтузиазм знаете?
В о р г у н о в : Это штука для меня трудная. Начнем с маленького. Вот
вы рабфаковцы. Значит, геометрию, скажем, знаете?
Г о л о с а : Знаем.
В о р г у н о в : Какая формула площади круга?
Г о л о с а : Пи эр квадрат.
В о р г у н о в : Как можно эту формулу изменить при помощи энтузиазма?
Молчание.
З ы р я н с к и й : Ну, так это само собой... Энтузиазм не для того,
чтобы формулы портить.
В о р г у н о в : Вот человек хорошо сказал. А вот работа нашего завода
состоит из одних формул. Куда ни повернись - математика.
Ш в е д о в : И для того, чтобы применять математику, нужен энтузиазм.
В о р г у н о в : Посмотрим. Возьмем того портача, который, скажем,
проектировал бокелитовую прокладку. Сейчас он обтачивает на шлифовальных.
Это без энтузиазма. А не дай господи, он станет энтузиастом, так он
коллектор в горне обжигать будет.
Г о л о с а : Ну...
В о р г у н о в : Да. Ведь тут все дело в знании и честности. Если ты
не знаешь свойств бокелита, не смей браться за конструирование бокелитовых
деталей. Или посмотри в справочник. Вы понимаете, молодые люди? Это ведь
халтура, это мошенничество, портачество. Люди не уважают ни себя, ни
математики, ни работы, ничего. Какой энтузиазм может им помочь?
Молчание.
Вот и все. Можно продолжать мой путь?
С о б ч е н к о : Нет, минуточку. Вот бакинцы выполнили пятилетний план
в два с половиной года. Разве это не энтузиазм?
В о р г у н о в : Да нет! Подобрались хорошие, честные, уважающие себя
работники. Они всегда одинаковы - и с энтузиазмом и без энтузиазма. А
сволочь всегда есть сволочь, и нечего призывать ее к подвигам. Дать
стрихнина - и все.
Ж у ч е н к о : А вот вы не правы, так не правы! Нас тогда всех
стрихнином потравить нужно было...
В о р г у н о в : Почему... вас?
Ж у ч е н к о (смутился): Да... так. Мы, тоже, знаете... всяко бывало.
Г е д з ь : Да это же известно, чего там скрывать. Мы, товарищ
Воргунов, были, как бы это выразить... не так, чтобы очень честные...
В о р г у н о в : На работе?
Г е д з ь : Нет, не на работе...
В о р г у н о в : Меня интересует только работа, а если вы там от любви
или от голода... ну так это... это другое дело, совсем другое дело... Ну,
я плыву дальше... (Он уходит несколько расстроенный и сгорбленный.)
Г е д з ь : Здорово завернул.
Ш в е д о в : Он правильно сказал. Конечно, нужны прежде всего точность
и освоение техники.
К л ю к и н : И энтузиазм!
Ш в е д о в : Вот для него как-то места не находится.
К л ю к и н : Жалко, что я на посту стою. А то я треснул бы тебя
прикладом по голове за такие разговоры, хоть ты и секретарь.
С о б ч е н к о : Давай я за тебя постою, а ты тресни...
Ш в е д о в : Постойте, чем неправильно?
К л ю к и н : А ты понимаешь? Точность ему показали. А раньше он о
точности не слышал? И у буржуев есть точность.
Г е д з ь : Ты точности дай волю... Они с тебя и шкуру стянут по всем
правилам математики. Точность у них называется расчетом...
С о б ч е н к о : А этот дед тоже, видно, такой... буржуазный...
К л ю к и н : Ты этого деда не знаешь, так и молчи...
С о б ч е н к о : А что? Почему не знаю?.. Вот он говорит...
Г е д з ь : Он чудак.
К л ю к и н : Он чудак только снаружи... и бывает... такое закручивает.
А на самом деле он у нас тут первый энтузиаст.
С о б ч е н к о : О!
З ы р я н с к и й : Ты тоже, Клюкин, закручиваешь...
К л ю к и н : А ты смотри. Мы вот с тобой смеемся, а он, смотри, какой
черный ходит. Думаешь, отчего это? Он душой болеет...
С о б ч е н к о : Это еще ничего не значит.
Блюм входит.
Ж у ч е н к о : Соломон маркович, энтузиазм нужен или не нужен?
Б л ю м : Ну, это как сказать... Если что-нибудь получить, так почему,
пожайлуста, энтузиазм нужен, это хорошее дело... А то другой получит, а ты
будешь стоять как из кулька в рогожку. Ну, а если платить, например, так
зачем тебе энтузиазм? Если тебе есть чем платить, так с тебя возьмут, не
беспокойся, ну, а если тебе нечем платить, так нужно тихонько сидеть и не
кричать, для чего тебе этот самый энтузиазм...
Смех.
Ш в е д о в : Вот это я понимаю. Ну, а если в работе?
Б л ю м : И в работе так: когда ты умеешь что-нибудь делать, так
пожайлуста... А когдане умеешь, так кому ты нужен с твоим энтузиазмом. Не
мешай другому - и все.
Ш в е д о в : То же самое.
Б л ю м : Что, то же самое?
Ж у ч е н к о : И Воргунов так говорит.
Б л ю м : Ну, так он же образованный человек, потому так и говорит.
С о б ч е н к о : Соломон Маркович, где вы были целый день?
Б л ю м : У Соломона Марковича нет письменного стола, так он целый день
бегает. А тут еще эту старую столярную на меня набросили.
Г е д з ь : Соломон маркович, вы эту столярную скорее разбирайте.
Б л ю м : Кого разбирать, что вы говорите? Я на ней еще заработаю
полмиллиона.
С о б ч е н к о : Не заработаете, она сгорит раньше.
Б л ю м : Ну, что вы!
Ж у ч е н к о : Все коммунары говорят, что сгорит. Дня такого нет,
чтобы там что-нибудь не загорелось.
Б л ю м : Вы знаете, я и сам так думаю. Даже ночью спать не могу... Ой!
(Ушел наверх.)
З ы р я н с к и й : Ну, ребята, переодеваться, скоро будут ужин давать.
(К Лаптенко.) А ты как, привык ужинать? (Ребята расходятся.)
Л а п т е н к о : Три дня ничего не ел.
З ы р я н с к и й : Какой же ты беспризорный после этого? Мы таких не
принимаем.
Л а п т е н к о : А как же?
З ы р я н с к и й : А ты не знаешь как? Ты что сегодня спер на базаре?
Л а п т е н к о : Я?
З ы р я н с к и й : Ну да...
Л а п т е н к о : Так... только подметки... пару.
З ы р я н с к и й : Где ж они?
Л а п т е н к о : Кого, подметки?
З ы р я н с к и й : Да.
Л а п т е н к о : Прошамал.
З ы р я н с к и й : То-то же. А то: "Три дня не ел". Дураком
прикидываешься. Ты если в коммуну поступаешь, так брехать брось. (Ушел
в столовую.)
Н а т а ш а (входит): Здравствуй, Вася.
К л ю к и н : О, Наташа, здравствуй, как это ты?
Н а т а ш а : Пришла проведать. К девочкам некого послать?
К л ю к и н :Да ты иди прямо в спальню. Там все.
Н а т а ш а : А кто дежурный сегодня?
К л ю к и н : Зырянский.
Н а т а ш а : Ой, вот не повезло...
К л ю к и н : Да ты не бойся, иди, что он тебе сделает?
Зырянский и Синенький выходят из столовой.
З ы р я н с к и й : О, а вы чего пожаловали?
Н а т а ш а : Нужно мне...
Наверху Ночевная и Деминская.
З ы р я н с к и й : Скажите, пожайлуста, - "нужно". Убежала из коммуны,
значит, никаких "нужно".
Н о ч е в н а я : Наташа, ой, какая радость! Наташенька, миленькая!
(Обнимает).
З ы р я н с к и й : Я вас всех арестую! Какая радость? Она убежала из
коммуны!
Д е м и н с к а я : Убежала, что ты выдумываешь! Не убежала, а замуж
вышла. Наталочка, здравствуй!
С и н е н ь к и й (бросается на шею Наташе): Наталочка, ах, милая, ах,
какая радость!!!
Н а т а ш а (смеется): Убирайся вон, чертенок!
З ы р я н с к и й : Нечего ей здесь околачиваться. Я ее не пущу никуда.
Раз убежала из коммуны - кончено. И из-за чего? Из-за романа.
Н а т а ш а : Как это убежала? Что я - беспризорная, что ли? Я пять лет
в коммуне.
З ы р я н с к и й : Пять лет, тем хуже, что ушла по-свински... Для тебя
донжуаны лучше коммунаров.
Н а т а ш а : Какие донжуаны?
З ы р я н с к и й : Петька твой - донжуан.
С и н е н ь к и й : Дон-Кихот Ламанчанский!
Н а т а ш а : Какой он донжуан? Мы с ним в загсе записались.
З ы р я н с к и й : В загс тебе не стыдно было пойти, а в совет
командиров стыдно. Убежала и два месяца и носа не показывала. (Клюкину.) Я
не позволю пропускать ее в спальню.
К л ю к и н : Есть - не пропускать в спальню.
Зырянский ушел в столовую.
Н о ч е в н а я : Вот ирод. Что же делать? Вася, ты не пропустишь?
К л ю к и н : Что вы? Приказание дежурного не только для меня, а и для
вас обязательно.
Сверху Жученко и Шведов.
Н о ч е в н а я : жучок! Вот пришла Наташа, а Алешка не пускает в
спальни.
Ж у ч е н к о : А, Наташа, здравствуй! Не пускает? (Кричит в столовую.)
Алешка!
Зырянский в дверях столовой.
Ж у ч е н к о : Надо же пропустить.
З ы р я н с к и й : наш старый обычай - беглецов в коммуну не
принимать.
Ж у ч е н к о : Какой же она беглец? Ну, немного не так сделала.
З ы р я н с к и й : Не пущу.
Ж у ч е н к о : В таком случае я тебя приказываю.
З ы р я н с к и й (вытянулся, поднял руку в салюте): Есть, товарищ
председатель совета! Попусти ее, Вася, по приказанию председателя...
К л ю к и н : Есть пропустить!..
Ж у ч е н к о : Ну и черт же ты, Алешка.
З ы р я н с к и й : Я черт, а ты... интеллигент...
Сверху спускаются Григорьев и Блюм.
Б л ю м : Хэ-хэ, какой же он механик, я же знаю...
З ы р я н с к и й : Товарищ Григорьев, разрешите узнать, откуда вы
получили сведения, что ключи украл Вехов?
Г р и г о р ь е в : Мне сказали.
З ы р я н с к и й : Кто сказал?
Г р и г о р ь е в : Для вас, надеюсь, все равно. Ведь это оказалось
правдой?
З ы р я н с к и й : Нам не все равно. Почему вы скрываете?
Г р и г о р ь е в : Я не хочу подводить того коммунара под
неприятности.
К л ю к и н : Это что за психология? Какие неприятности?
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, часовые тоже могут разговаривать?
К л ю к и н : Если нужно, часовые могут даже стрелять... Ответье, о
каких неприятностях вы говорите?
Г р и г о р ь е в : Разумеется, этому коммунару будут мстить...#7
З ы р я н с к и й : Ах ты, черт. Так вы что же думаете? Коммунары все
воры, а если кто выдаст, так месть? Вы имеете право это говорить?
Г р и г о р ь е в : Не забывайтесь, молодой человек, и не кричите.
З ы р я н с к и й : Я вас отсюда не выпущу, пока вы не скажете...
Торская и Вальченко вошли.
Г р и г о р ь е в : Как же это? Арестуете?
З ы р я н с к и й : А хотя бы и так...
Г р и г о р ь е в : Это издевательство над инженером!
Г е д з ь : А разве вы инженер?
Т о р с к а я : В чем дело? Что за собрание?
З ы р я н с к и й : Товарищ Григорьев сообщид нам сегодня, что в ящике
Вехова есть краденные вещи. Это верно, нашли, но товарищ Григорьев
отказывается сказать, откуда он узнал сам...
Т о р с к а я : Может быть, вы мне скажете, товарищ Григорьев?
Г р и г о р ь е в : Продолжайте ваши беседы с товарищем Вальченко...
З ы р я н с к и й : Клюкин, не выпускать его отсюда.
К л ю к и н (смеется): Есть не выпускать...
В а л ь ч е н к о : Товарищ Григорьев, что с вами?
Г р и г о р ь е в : Что с вами, товарищ Вальченко? Вам не угодно
замечать хулиганства по отношению к инженерам?
В а л ь ч е н к о : Я тоже инженер...
Б л ю м : Вас могут обвинить в соучастии...
Г р и г о р ь е в : В чем?
Б л ю м : Ну, в чем, известно, в чем. Если кто-нибудь крадет, а другой
знает или не хочет сказать, так он тоже...
Григорьев хочет пройти.
К л ю к и н (на дороге с винтовкой): По распоряжению дежурного
командира...
Вошел Воргунов.
Г р и г о р ь е в : Наплевать на ваших дежурных.
Г е д з ь (засучивая рукав): Ого! Не могу, честное слово, не могу.
В о р г у н о в (хватает его за руку): Эй вы, русский богатырь...
Г е д з ь (конфиденциально Воргунову): Надо, понимаете, стукнуть.
В о р г у н о в : Давайте подождем...
Т о р с к а я : Товарищи, успокойтесь. Это всегда успеем разобрать.
Зырянский, вы же дежурный, наведите порядок.
З ы р я н с к и й : Клюкин, выпустить арестованного.
К л ю к и н : Есть выпустить арестованного. Пожайлуста.
Г р и г о р ь е в (проходя между молча расступившимися коммунарами):
Хамство!
Г е д з ь (Воргунову): Нужно было стукнуть.
В о р г у н о в : Слишком, знаете, старая форма...
Г е д з ь : Уже согласен. (Спускает рукав).
З ы р я н с к и й : Коммунары, через десять минут ужин.
Коммунары подымаются по лестнице. Внизу группа: Торская, Вальченко, Блюм,
Воргунов.
Б л ю м : Это он у папаши так научился разговаривать?
Т о р с к а я : А вы знаете его отца?
Б л ю м : А как же - генерал-лейтенант Григорьев...
Т о р с к а я : Он умер?
Б л ю м : Нет, он теперь трудящийся...
В о р г у н о в : Блюм, что вы чепуху мелете?
Б л ю м : Блюм никогда не мелет чепухи. Их превосходительство сейчас
продает газеты в Берлине. Дело, как видите, не солидное.
Т о р с к а я : Откуда вы все это знаете?
Б л ю м : Живешь на свете - все видишь, а то и скажет какой-нибудь
знакомый.
Воргунов и Блюм ушли наверх.
Т о р с к а я : Иван Семенович, не грустите.
В а л ь ч е н к о : О нет, я прекрасно себя чувствую, но я не могу
спокойно выносить такие сцены...
Т о р с к а я : Что вас беспокоит?
В а л ь ч е н к о : Мне хочется... драться.
Т о р с к а я (берет его под руку, направляются вверх): Морды бить?
Правда?
В а л ь ч е н к о : В этом роде.
Т о р с к а я : Это прекрасное, захватывающее желание. Я вас понимаю.
Сверху идут Наташа и Ночевная.
Н а т а ш а (бросается к Торской): Надежда Николаевна, я вас все ищу...
Т о р с к а я : Наконец-то... Как тебе не стыдно! Два месяца не
показывалась...
Н а т а ш а : Зырянского боюсь...
Т о р с к а я : Это верно, его многие побаиваются. Как же ты живешь?
Н а т а ш а : Хорошо, Надежда Николаевна! Хорошо! Петя, вы знаете,
такой хороший...
Т о р с к а я : У вас большая любовь?
Н а т а ш а : Такая любовь... Ой! (Смущается присутствием Вальченко.) Я
вам потом расскажу...
В а л ь ч е н к о : Вы меня не бойтесь. Я...
Т о р с к а я : Верно. Вы не бойтесь его, Наташа. Он тоже влюблен...
В а л ь ч е н к о : Откуда вы знаете?
Т о р с к а я : "Живешь на свете - все видишь"...
Н а т а ш а : Это правда?
В а л ь ч е н к о : Я бы вам сказал, но я тоже... Зырянского боюсь...
Направляются наверх, оттуда сбегает Деминская к Клюкину.
Д е м и н с к а я : Ну, сдавай. (На Лаптенко.) Этот чего здесь сидит?
К л ю к и н : Ждет совета командиров... (Сдал винтовку, побежал
наверх.)
Д е м и н с к а я : Ты где живешь?
Л а п т е н к о : Я нигде не живу.
Д е м и н с к а я : Как это нигде не живешь? Вообще ты живешь или умер?
Л а п т е н к о : Вообще? Вообще я живу, а так - нет.
Д е м и н с к а я : А ночуешь где?
Л а п т е н к о : Вообще? Да?
Д е м и н с к а я : Что у тебя за глупый разговор? Где ты сегодня спал?
Л а п т е н к о : Ах, сегодня? Там - в одном доме. В парадном.
А когда меня примут?
Д е м и н с к а я : После ужина будет совет командиров. Только ты на
совете ничего не ври.
Л а п т е н к о : Я уже знаю. Мне уже говорит этот - Алеша, чтобы не
врал.
Воргунов проходит сверху, курит. Внизу размахнулся окурком, бросил его с
гневом в угол.
В о р г у н о в : Черт...
Д е м и н с к а я : Товарищ Воргунов!
В о р г у н о в : Что такое?
Д е м и н с к а я : Поднимите окурок.
В о р г у н о в : Как это поднять?
Д е м и н с к а я : Здесь нельзя курить и бросать окурки. Поднимите.
В о р г у н о в : Да... черт... где я его буду искать? Завтра уборщица
уберет...
Д е м и н с к а я : У нас нет уборщиц. Поднимите.
В о р г у н о в : Да что вы на меня с ружьем?
В дверях столовой Зырянский и Синенький.
З ы р я н с к и й : Что, опять скандал?
Д е м и н с к а я : Товарищ (улыбается) бросил окурок, а поднять не
хочет.
В о р г у н о в (явно опасаясь Зырянского): Да я его пойду не найду.
З ы р я н с к и й : Бросать нельзя!
Л а п т е н к о : Вот. (Подает окурок Воргунову.)
В о р г у н о в (машинально берет окурок и выходит): Вот глупая
история!
З ы р я н с к и й : А ты чего стараешься? Сам поднял бы. Ты
беспризорный?
Л а п т е н к о : Беспризорный.
З ы р я н с к и й : А не лакей, нет?
Л а п т е н к о : Так жалко... этого... его зовут Вием? Да?
З ы р я н с к и й : Что ты там?..
Л а п т е н к о : Говорю, жалко... Вия.
З ы р я н с к и й : Смотри ты: "Вия". Молодец, Роза, наша берет. Будет
знать старый, что такое энтузиазм.
С и н е н ь к и й : Он говорит: уборщица, а Роза - ввик. (Показывает,
как стреляют.) Битва котят и медведей.
Д е м и н с к а я : Сам ты котенок.
Р о м а н ч е н к о (влетает со двора): Хлопцы, столярная... столярная
горит... пожар...
З ы р я н с к и й : Брешешь!
Р о м а н ч е н к о : Да, пожар!.. Горит крыша!..
З ы р я н с к и й : Новый скандал! Вот дежурство! Синенький, давай
тревогу.
С и н е н ь к и й : А как она?.. Смотри ты: забыл... Ага!
Играет тревогу в дверях, потом наверху и где-то далеко в спальнях.
Немедленно с верхнего этажа врываются коммунары, некоторые из них с
огнетушителями. Внизу появляется Воргунов и не понимает, в чем дело.
З ы р я н с к и й (оглушительно кричит): Спецовки, спецовки надевай,
куда вас черт несет?
Часть возвращается. Большинство уже в спецовках вылетает лавиной в
распахнутые двери.
З ы р я н с к и й (Шведову): Я туда, вызывай пожарную. Товарищ
Воргунов, тушить... Шведов, пошлешь ко мне сигналиста.
Ш в е д о в : Есть...
В о р г у н о в : Тушить так тушить...
Зырянский и Воргунов выбегают. С верхнего этажа пробегают Вальченко и
Троян. Не спеша спускаются Дмитриевский и Григорьев.
Ш в е д о в (у телефона): 5-50. Пожарная? Говорят из коммуны Фрунзе. У
нас пожар. Столярная мастерская. Дерева много и сама деревянная. Есть
обозначить гидранты.
Синенький спокойно спускается сверху.
С и н е н ь к и й (к дежурному): С сигналкой?
Ш в е д о в : Вот глупый вопрос. Куда ты годишься без сигналки?
Синенький вылетел.
Ш в е д о в (у телефона): 4-17-11. Товарища Крейцера. Александр
Осипович? У нас пожар. Столярная мастерская. Только что... Вызвал только
что... Еще не знаю. Коммунары уже все там... Да. Вы будете у телефона?
Есть. Роза, Крейцер будет у телефона. Я побегу...
Д е м и н с к а я : Есть.
В окна пробивается отблеск пожара. Слышен неясный шум толпы.
З ы р я н с к и й (вбегает): Вот везет... Воды нет в водопроводе. Где
Шведов?
Д е м и н с к а я : Крейцер у телефона.
З ы р я н с к и й (у телефона): Александр Осипович? Зырянский, да,
дежурный командир... Воды нет в водопроводе, поганое дело. Хорошо,
нажмите. Тушим, как же. Да как? Огнетушители, а то больше руками... Горит
крыша и угол. Там, где сложены стулья... Знаете? Хорошо.
Сверху Блюм, поддерживаемый Торской.
Б л ю м : У меня сердце... Я не перенесу этого. Ох, боже мой! Мальчики
только сегодня говорили... Как они все хорошо знают... Как там дела? Если
я сегодня не умру, так занчит, я еще здоровый человек.
Зырянский помог свести Блюма, направляется к выходу.
Т о р с к а я : Не волнуйтесь так. Алеша, пришли ко мне девочку.
З ы р я н с к и й : Есть.
Захаров и Шведов входят.
Ш в е д о в : Кто говорил с Крейцером?
Д е ми н с к а я : Дежурный.
З а х а р о в : Звони в совхоз. Пускай срочно дают воду, а то совсем
сгорим... (Вышел.)
Ш в е д о в (у телефона): 30-39. У нас пожар, знаете? Так почему воды
нет? Коров поили... Давайте немедленно. Вот черти: через десять минут.
(Выбежал.)
П л а т о в а (коммунарка лет тринадцати: Что такое, Надежда
Николаевна?
Т о р с к а я : Зина, в моей комнате есть нашатырный спирт. Тебе мама
даст. Принеси сюда.
П л а т о в а : Есть. (Побежала наверх.)
З ы р я н с к и й (вбрасывает в вестибюль Болотова, у него в руках
радиоприемник): Роза, он арестован. У кого пожар, а у него радио...
(Скрылся.)
Д е м и н с к а я : Вот еще... людишки... Как же ты?
Б о л о т о в : Честное слово, не слышал сигнала. Я там в
инструментальной работал, а там... примус... шумит...
Д е м и н с к а я : Ну, чего ты врешь: как это можно не слышать
тревоги? Вот выгонят тебя - и правильно.
Собченко и Романченко вводят под руки Вальченко.
Т о р с к а я : Что случилось?
В а л ь ч е н к о : Как замечательно удачно.
С о б ч е н к о : Ушибли здорово.
Р о м а н ч е н к о : балку вытаскивали, а эта штука... раскоряка
такая, как треснет его по кумполу. Он только брык.
В а л ь ч е н к о : И не раскоряка, а стропильная нога.
Р о м а н ч е н к о : Нога... Хорошая нога.
Собченко и Романченко убегают.
Т о р с к а я : Вы уже в сознании?
В а л ь ч е н к о : Да ничего... сначала оглушило.
Т о р с к а я : Но у вас кровь?
В а л ь ч е н к о : Это ничего... ударило сильно. А как хорошо
кончилось.
Погас свет.
Т о р с к а я : Вот еще беда... Болотов, беги ко мне, там возле зеркала
свеча и спички. Принеси.
Д е м и н с к а я : Он под арестом.
Т о р с к а я : Ничего не убежит, я отвечаю...
Б о л о т о в : Есть. (Умчался наверх.)
П л а т о в а (сверху): Ой, и темно ж. Вот спирт.
Т о р с к а я : Ну, как вы себя чувствуете, Соломон Маркович?
Б л ю м : Я себя никак не чувствую... Как там с пожаром этим? Для моего
сердца нельзя такие пожары. Мне и доктор сказал: в случае чего у вас будут
чреватые последствия...
Ш в е д о в (входит): Провода порвали.
Т о р с к а я : Света не будет?
Ш в е д о в : Одарюк уже на столбе. Будет. (У телефона.) 4-17-11.
Товарищ Крейцер? Горим. Ого, тушим. Руками растаскиваем. Сейчас весь двор
завален огнем: балки, стулья, доски... По всему двору разбросали... Да так
благополучно: по башкам кой-кому досталось... Средне. Плохо с костюмами,
испортили многие... Да, думаю, что потушим... Хорошо, ждем.
Б о л о т о в (осторожно несет зажженную свечу): Насилу нашел.
Ш в е д о в : Смотри, тут целый лазарет. А я видел, как вас стукнуло,
товарищ Вальченко. Аж зазвенело.
В а л ь ч е н к о : У меня тоже впечатление было довольно сильное...
Б л ю м : Сильное впечатление хорошо, если у тебя здоровое сердце.
Т о р с к а я : Зина, принеси бинт из больнички.
П л а т о в а : Есть. (Убежала наверх.)
Ш в е д о в : А знаете, кто хорошо работает? Воргунов. Он и Забегай,
как черти. Мы их два раза из огнетушителя тушили. Старый, а с
энтузиазмом...
Б л ю м : Голубчик, Шведов... потушим?
Ш в е д о в : Потушим, а как же...
По окнам вестибюля пробегает свет прибывших машин, шум моторов.
Ш в е д о в : О, пожарные приехали. (Выбежал.)
П л а т о в а (сверху): Вот бинты...
Т о р с к а я : Дайте, я вам перевяжу...
В а л ь ч е н к о : Это прямо замечательно. Я желал бы, чтобы меня
каждый день... по кумполу.
Т о р с к а я : Через три дня от таких наслаждений никакого кумпола не
останется.
З ы р я н с к и й (входит): Ф-фу... насилу одолели.
Б л ю м : Потушили?
З ы р я н с к и й : Не потушили, а растащили по бревнышку. двор, как
огненное озеро. Пожарные приехали. С бочками.
В а л ь ч е н к о : Это самый счастливый день...
Б л ю м : Ну, зачем вы так говорите... Вы знаете, чем это может
кончиться?
В а л ь ч е н к о : А что?
Б л ю м : Я же знаю, чем это кончается. Пока у тебя голова разбита, так
все хорошо. А когда голова целая и все на месте, так тебе говорят: я
уезжаю...
В а л ь ч е н к о : Кто?
Б л ю м : Откуда я знаю кто? Каждая может уехать. Говорит, характерами
не сошлись... Жены эти самые...
В а л ь ч е н к о : Нет... не может быть...
Т о р с к а я : Мне этот лазарет придется разогнать за то, что он
занимается пустяковыми разговорами...
П о ж а р н ы й (входит): Где телефон? 5-50. Говорит связист. Коммуна
Фрунзе. Пожар номер шесть. Воды не было. Да, ребята сами растащили. Во
дворе много огня. Поливаем. Пришлите несколько бочек... (Вышел.)
Воргунов и Забегай входят обнявшись.
З а б е г а й : Пропустите старых партизан. Ой-ой-ой, что же они с нами
сделали? Товарищ Воргунов?
В о р г у н о в : Да, здорово нас того. Стервецы, из огнетушителя
поливали.
З ы р я н с к и й : Вы еще спасибо скажите, а то из вас окорочка были
бы.
В а л ь ч е н к о : Жму вашу руку, Петр Петрович.
В о р г у н о в : А вы как?
В а л ь ч е н к о : О, я наверху блаженства.
В о р г у н о в : Кому что, а курице просо...
Т о р с к а я : Да вы весь мокрывй, надо сейчас же переодеться.
З а б е г а й : Идем, сейчас идем. Я вам предлагаю, как старому
партизану, мое галифе.
Смех. Зырянский и Синенький входят.
З ы р я н с к и й : Хорошо, товарищ Воргунов?
В о р г у н о в : Да, это по-нашему: все горит, никаких инструментов,
шипит, гремит, валится, а они руками, голыми руками. Это все-таки
картина...
Т о р с к а я : Да ведь и вы с ними.
В о р г у н о в : Да ведь и я такой же...
З ы р я н с к и й : Синенький, давай отбой.
Сигнал во дворе. Толпой вваливаются коммунары. Большинство мокрые, черные,
измазанные, обгоревшие, все бурно веселые. На секунду задерживаютсявозле
Вальченко, Блюма, Воргунова и убегают наверх. Приходит на свое место и
мокрый Лаптенко и, улыбаясь, заглядывает всем в лицо. Деминская спешит
убрать в сторону бархатный коврик на лестнице. Ей кто-нибудь помогает.
О б р ы в к и ф р а з :
- Товарищ Вальченко, как ваше здоровье?
- Что же теперь?
- Там стульев штук триста.
- Это я вас из огнетушителя тушил, товарищ Воргунов.
- Значит, и костюм за ваш счет.
- А может, он был старый.
- Вот кто хорошо действовал. Как тебя зовут?
- Лаптенко, Гриша?
- Он молодец.
- Ему хорошо, у него спецовка подходящая.
- Как раз для пожаров.
- Его надо сейчас принять.
- Идем купаться, корешок...
- Соломон Маркович, а я говорил вам.
- Это горел старый мир.
- Ишь ты какие: старый мир...
- Выходит так, что и тушить не надо было.
- А за что я вам пошью новые костюмы?
- Заработаем.
Т р о я н (входит): Чему я больше всего поражаюсь, это что мои очки
уцелели.
Т о р с к а я : На кого вы похожи, Николай Павлович!
Т р о я н : Горел.
Общий смех. Троян не столько обгорел, сколько изодрался.
В о р г у н о в : Где это вас так?
Т р о я н : Это мы разбирали маленькую кладовочку.
Ж у ч е н к о (вводит толпу с огнетушителями. Уже и раньше многие
приносили их): Что же вы побросали? Ставьте здесь.
З а х а р о в : Ну, Соломон Борисович, ожили?
Б л ю м : Потушили. Ах, как я люблю этих коммунаров! Это же
замечательно!.. Вы знаете? Постойте, сколько же огнетушителей истратили?
(Поднялся с дивана. Начинает считать.) Один, два, три...
Ж у ч е н к о : Да зачем считать, сколько их было?
Б л ю м : Сорок штук.
Ж у ч е н к о : Все истратили, сорок, значит...
Б л ю м (в ужасе): Сорок штук?! Не может быть... Алексей Степанович,
как же так?
З а х а р о в : Что, много?
Б л ю м : Алексей Степанович, разве же так можно? Где же набрать
столько денег? Сорок огнетушителей на такой маленький пожар... Это же
безобразие.
Общий хохот. По окнам пробежали огни авто.
С и н е н ь к и й (встает): Крейцер приехал.
Все подятгиваются, как могут, поправляют одежду. Встает и перевязанный
Вальченко. Зырянский вытягивается на верхней ступеньке, за ним Синенький с
сигналкой. Зажегся свет.
К р е й ц е р (входит): Ну, как? (Принимая рапорт, прикладывает руку к
козырьку фуражки.)
З ы р я н с к и й : Председателю Правления трудовой коммуны имени
Фрунзе дежурный по коммуне командир второго отряда Зырянский отдает
рапорт: в коммуне имени Фрунзе все благополучно. Коммунаров двести один,
раненых (посмотрел на Вальченко) один.
К р е й ц е р : Вот, дьяволы...
Смех, приветствия, рукопожатия.
З а н а в е с
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
Большая комната совета командиров. В левой стене два окна. В правой стене,
ближе к заднему плану - двери. Под стеной бесконечный диван, обитый
зеленым бархатом с низенькой простой спинкой. Этот диван проходит даже
сзади двух письменных небольших столов: один у задней стены - Жученко,
второй у левой стены - Захарова. Перед столами по два кресла, а перед
столом Захарова небольшой столик. У правой стены на авансцене широкий
турецкий диван, тоже обитый зеленым бархатом. На полу большой ковер.
На стенах портреты, диаграммы соцсоревнования, портреты ударников.
Комната совета командиров уютна, и нигде дешевых украшений, накленных
кое-как бумажек. Все сделано солидно#8.
Вечер. Горят электрические настольные лампы и потолочный свет. Жученко
сидит за своим столом.
Ш в е д о в (входит): Мы сейчас кончаем, Жучок.
Ж у ч е н к о : Совет после ужина сделаем.
Ш в е д о в : Добре.
С о б ч е н к о (в повязке дежурного): Как с ужином? После
комсомольского или после совета?
Ж у ч е н к о : Как только комсомольское кончится, давай ужин.
С о б ч е н к о : Только вот беда: инженеры и конструкторы будут
ожидать, пока мы поужинаем?
Ж у ч е н к о : Да чудак какой! Пригласи их поужинать...
С о б ч е н к о : Правильно... А здорово сегодня!
Ж у ч е н к о : Ты, Шведов, молодец. Сегодня комсомол взял завод в
руки...
Ш в е д о в : Да... Сколько сегодня машинок?
Ж у ч е н к о : Тридцать шесть.
Ш в е д о в : Хорошо. До пятидесяти близко. Вот тебе и ласточкин хвост.
Ж у ч е н к о : С воровством плохо. Ничего в руках нет.
С о б ч е н к о : Забегай подозревает в краже масла Федьку и Ваньку
Синенького.
Ж у ч е н к о : Не может быть...
С о б ч е н к о : А вот я уверен, что на совете и вороство откроется. У
пацанов есть какие-то намеки.
Ш в е д о в : Ну, идем на собрание, а то там Клюкин уже парится.
Шведов вышел. В дверях Воробьев и Наташа.
В о р о б ь е в : Жучок, задержись на минуту.
Ж у ч е н к о : Ну добре.
С о б ч е н к о : А эти влюбленные все ходят.
В о р о б ь е в : Вот подожди, Санька, и ты влюбишься когда-нибудь.
С о б ч е н к о : Чтобы я такую глупость мог на своем лице размазать?
Да никогда в жизни. На тебя вот смотреть жалко. Что твоя физиономия
показывает, так и хочется плюнуть.
В о р о б ь е в : А что?
Н а т а ш а : Смотри ты какой! А что она показывает?
С о б ч е н к о : Да ты посмотри на него. Разве можно при всех такое
показывать? Написано прямо: Наташа лучше всех, лучше солнца и месяца. Я на
месте Алексея Степановича не поехал бы. Стоит, ты понимаешь, какой-нибудь
телеграфный столб, а ему померещится, что это "ах, Наташа". Он и влепится
всем радиатором.
В о р о б ь е в (хватает Собченнко в обьятия и валит его на диван):
Будешь вякать?
С о б ч е н к о : Да брось, ну тебя, зайдут сюда. (В дверях.) Все-таки,
Жучок, ты с ним осторожнее. С ним только по телефону можно разговаривать.
(Ушел.)
Ж у ч е н к о : А вид у вас в самом деле... на шесть диезов.
В о р о б ь е в : Подумай, Жучок, кончаются наши страдания. Ты только
помоги.
Ж у ч е н к о : Да чем тебе помогать?
В о р о б ь е в : Самое главное, чтобы Наташу не мучили. Она этих ваших
командиров боится, как шофер пьяного...
Ж у ч е н к о : А ты сам приходи в совет, я дам тебе слово. Да ничего
такого страшного и не будет. Против вас только Зырянский. Это уже
известно.
В о р о б ь е в : Самое главное, Наташа, ты не бойся. Мы такого ничего
плохого не сделали.
Уходят все. Пауза.
Входят Крейцер, Захаров, Дмитриевский и Троян. Крейцер и Троян усаживаются
на широком диване. Захаров разбирается в бумагах на столе. Дмитриевский
ходит по комнате. Закуривают.
К р е й ц е р : Здесь можно и покурить... Ну, я доволен. Молодцы
комсомольцы. Замечательно правильная у них постановка. Хорошая молодежь...
З а х а р о в : Да, горизонты проясняются...
К р е й ц е р : Проясняются горизонты, Николай Павлович? А?
Т р о я н : Наши горизонты всегда были ясными, Александр Осипович. Это,
знаете (улыбается), на дороге пыль. Бывает, подымаются вихри такие...
К р е й ц е р : Вы прелесть, Николай Павлович, честное слово. Ну а
все-таки еще и сейчас у вас есть темные тучки, места разные.
Т р о я н : Да нет. Ничего особенного нет, темного такого. А если и
есть, так и причины более или менее известны. (Улыбается.) Надо немножко
ножиком... ланцетом. Потом перевязочку - и все.
К р е й ц е р (смеется): Это хорошо. А разве раньше нельзя было...
ланцетиком?
Т р о я н (улыбается): Видите ли, всякая причина... она должна, так
сказать, назреть...
К р е й ц е р : Это не революционная теория.
Т р о я н : Нет, почему, революционная. Накопление изменений,
количество и качество и так далее... Диалектика.
К р е й ц е р : А я вот не могу ждать. Всегда это хочется раньше
ампутацию проделать... И, сколько я знаю, помогает...
Т р о я н : Возможно. Это уже дело практики. Вы, так сказать, опытный
хирург, а я только философ, да и то беспартийный. Практика, она немножко
дальше видит в отдельных случаях.
Д м и т р и е в с к и й : Я, пожалуй, согласен с Николаем Павловичем.
Необходимо ланцетиком действовать. И сегодня же произвести повальный
обыск.
К р е й ц е р : Повальный обыск? Что вы!
Д м и т р и е в с к и й : Да, повальный, в спальнях у коммунаров. Я
уверен, что найдете много интересного. Вы посудите: каждый день кражи.
Разве это завод?
З а х а р о в : Вы считаете возможным оскорбить двести коммунаров.
Из-за чего?
К р е й ц е р : А вот мы спросим Николая Павловича. Вы тоже имели в
виду повальный обыск, когда говорили о ланцете?
Т р о я н : Повальный обыск это не ланцетом, а столовым ножом и притом
по здоровому месту.
Д м и т р и е в с к и й : Вы меня чрезвычайно поражаете, Николай
Павлович, чрезвычайно поражаете. Я не могу допустить, чтобы вы не пониали,
что кражи у нас - бытовое явление. Все случаи известны. Крадут все.
Несколько дней назад украли флакон дорого масла прямо из станкового
шкафчика у Забегая. Наконец, сегодня у Белоконя украли часы прямо из
кармана, как в трамвае. Надо все же решить, будем мы бороться с воровтсвом
или примиримся с тем, что наш завод строится на воровской рабочей силе...
К р е й ц е р :Эх, зачем вы так: "На воровской рабочей силе"? Значит,
вы очень далеки от коммунаров, какие же они воры?
Д м и т р и е в с к и й : Я привожу факты, а вы хотите их не видеть.
Рекомендуете мне стать ближе к коммунарам. Если это поможет искоренению
воровства, дело, конечно, хорошее. Но ведь согласитесь, это не моя задача,
я не воспитатель, а главный инженер завода, а не воспитатель.
К р е й ц е р : Хорошо. Допустим, крадут. Произведем повальный обыск,
все сделаем. Давайте все-таки о другом. Пятидесяти машинок нет? С
выключателем засыпались, вывозит Одарюк, автомат прикончили, да и, кроме
того, много разных анекдотов: штативы, пружины, бокелит и прочее. Вы это
как будто смазываете, Георгий Васильевич.
Вошел Блюм.
Д м и т р и е в с к и й : Новое производство без таких случаев не может
быть. Везде так бывает.
К р е й ц е р : Как это везде бывает? У моего соседа горб, почему у
меня должен быть горб?
Д м и т р и е в с к и й : У одного горб, у другого нога короче.
К р е й ц е р : С какой стати! А у меня вот все правильно, и у Трояна,
и у Захарова, и у вас. Зачем так много калек? Ничего подобного. Правда же,
Соломон Маркович?
Б л ю м : Я не слышал вашего разговора. Но я понимаю, что георгию
Васильевичу нужны калеки. Я как заведующий снабжением могу достать, но я
думаю, что у нас и так довольно. Вот вам Григорьев. Это же калека...
К р е й ц е р : У него нога короче?
Б л ю м : Если бы нога... У него и совесть короткая и голова тоже
недомерок. А скоро ему коммунары печенки поотбивают - к вашему сведению...
Д м и т р и е в с к и й : При вашем участии, вероятно.
Б л ю м : Я, что вы думаете? Я его два раза тоже ударю. И буду очень
рад. Вы его лучше уберите, а то его побьют, и будет скандал. Это же не
человек, а наследие прошлого.
Т р о я н : Думаю, что при известном напряжении можно найти много
людей, так сказать, с правильными ногами.
К р е й ц е р : И без горба?
Т р о я н : Да... горб тоже... не обязателен.
Б л ю м : А как же с Григорьевым? Я уже не могу на него смотреть. Разве
можно в серьезном производстве иметь такой агрегат? Какой это эпохи,
скажите мне, пожайлуста?
Д м и т р и е в с к и й : С каких пор вы стали интересоваться эпохами?
Вы сами - какой эпохи?
Б л ю м : Ну, скажем, и я тоже - эпохи... эпохи Александра второго, это
тоже неплохо... так у меня уже все части новые, только сердце у меня
старое, так теперь же сердце уже не имеет значения...
С о б ч е н к о (входит): Товарищи, прошу в столовую... Чай и все
такое.
К р е й ц е р : Санчо, отчего у нас в коммуне так много воров
развелось?
С о б ч е н к о : А сколько у нас воров?
К р е й ц е р : Говорят, много.
С о б ч е н к о : Если и есть у нас вор, то, может быть, один, ну,
пускай - два. А больше нет. Скоро он все равно засыпется. Скоро ему совет
командиров (показывает, как откручивают голову)... и кончено. Пойдем чай
пить.
К р е й ц е р : Что это такое? (Повторяет жест.)
С о б ч е н к о : Это?.. Ну, так... поговорить по-товарищески.
К р е й ц е р (направляясь к выходу, обнимает Собченко за плечи): Ох,
знаю, как вы нежно умеете разговаривать...
З а х а р о в : Что же, товарищи, приглашают, пожайлуста.
Б л ю м : Они-таки умеют разговаривать...
Все вышли.
Вошла Ночевная и устало опустилась на диван. Входит Григорьев, закуривает.
Молчание.
Г р и г о р ь е в : Ваша фамилия - Ночевная?
Н о ч е в н а я : Да.
Г р и г о р ь е в : Настя?
Н о ч е в н а я : Настя. Почему вы знаете мое имя?
Г р и г о р ь е в : Я давно обратил на вас внимание, Настя.
Н о ч е в н а я : Для чего это?
Г р и г о р ь е в : Не для чего, а почему?
Н о ч е в н а я : Ну хорошо, почему?
Г р и г о р ь е в : У вас очень интересное лицо, вы красивая девушка,
Настя.
Н о ч е в н а я : Ох ты, лышенько!..
Г р и г о р ь е в : И я очень удивляюсь, товарищ Ночевная. Вам уже,
наверное, семнадцать лет, у вас есть потребность и запросы, правда же?
Будем говорить прямо: вас уже занимают вопросы любви?
Н о ч е в н а я : Вопросы?
Г р и г о р ь е в : Подумайте: самая лучшая пора жизни. Неужели вам
никто не нравится? Вы вот так и живете в этой коммуне? Вам не скучно?
Н о ч е в н а я : Нам некогда, а вас разве занимают эти вопросы?
Г р и г о р ь е в : Ну, как вам сказать... все люди... Нет, в самом
деле: вы убиваете лучшие годы...
Н о ч е в н а я : Убиваю? Ну что ты скажешь!..
Г р и г о р ь е в : Убиваете. Надо оживлять свою жизнь. Надо искать
людей, интересных людей. Почему вы никогда не зайдете ко мне?
Н о ч е в н а я : К вам? Интересно. Дальше что?
Г р и г о р ь е в : Заходите вот вечером - сегодня-завтра. Я получил
хорошую комнату в инженерном доме, знаете?
Н о ч е в н а я : Так... дальше...
Г р и г о р ь е в : Попьем чайку, поговорим, у меня есть хорошие
московские конфеты, журналы...
Н о ч е в н а я : Вечерком?
Г р и г о р ь е в : Вот именно... Когда дела у вас кончены, коммунары
отдыхают, заходите...
Н о ч е в н а я : А дальше что?
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, дальше там уже будет видно,
познакомимся.
Входит Клюкин.
К л ю к и н : Где Жучок? Комсомольское кончилось.
Н о ч е в н а я : Вася, ты знаешь, что предлагает товарищ Григорьев?
К л ю к и н : А что?
Г р и г о р ь е в : Товарищ Ночевная...
Н о ч е в н а я : Ах, нельяз говорить? Нельзя говорить, Вася, секрет.
К л ю к и н : Интересно. (Вышел.)
Г р и г о р ь е в : Вы меня испугали, Настя.
Н о ч е в н а я : Вы еще не так испугаетесь... Вот сегодня на совете
командиров...
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, товарищ Ночевная! Что же я такого
сделал, пригласил... Чай...
Н о ч е в н а я : Скажу все равно...
Г р и г о р ь е в : Товарищ...
Н о ч е в н а я (в дверях): Вот и хорошо. Ничего плохого? Чего же вы
испугались? Совет командиров разрешит мне пить у вас чай... с московскими
конфетами... (Выбежала.)
Г р и г о р ь е в : Товарищ ночевная... (спешит за ней, но
наталкивается на Белоконя.) Черт... Ну, чего нужно... Чего лезешь?
Б е л о к о н ь : Игорь Александрович...
Г р и г о р ь е в : Ну, что такое?
Б е л о к о н ь : Вы говорили Георгию Александровичу... насчет этого...
вот, что гвоздей накидали...
Г р и г о р ь е в : А пошел ты к черту, какое мое дело! Набросал,
набросал...
Б е л о к о н ь : Извините, Игорь Александрович, а только нехорошо это
с вашей стороны... вызвали вы меня.
Г р и г о р ь е в : Тебе уезжать отсюда надо.
Б е л о к о н ь : Это вы истинную правду сказали, что уезжать, потому я
совсем не механик, одни неприятности. А только куда я поеду?
Г р и г о р ь е в : Куда хочешь.
Б е л о к о н ь : Так не годится, Игорь Александрович. Как ваш папаша,
так и вы сами много от меня имели помощи в делах ваших, а теперь на
произвол течения жизни... так не годится...
Г р и г о р ь е в : Об этом приходи вечером поговорить.
Б е л о к о н ь : Да вас вечером дома даже никогда и не пахнет.
Г р и г о р ь е в : Как у тебя часы пропали?
Б е л о к о н ь : Да как пропали? Вытащили... Гедзь, наверное, вытащил.
Г р и г о р ь е в : Почему Гедзь?
Б е л о к о н ь : Да он возле меня вертелся все время. Он и вытащил...
Г р и г о р ь е в : Когда?
Б е л о к о н ь : Да утречком, наверное.
Г р и г о р ь е в : Ну, иди...
Б е л о к о н ь : В совет меня ихний вызывали... с автоматом этим...
Г р и г о р ь е в : А ты не ходи...
Б е л о к о н ь : Да от них не скроешься, следят проклятые!
Г р и г о р ь е в : Впрочем, все равно...
Б е л о к о н ь : А как мне за часы, стоимость, значит. Триста
рублей...
Г р и г о р ь е в : Заявление подал?
Б е л о к о н ь : А как же, самому главному инженеру. Он сказал, что
полагается будто.
Г р и г о р ь е в : Ну, убирайся.
Д м и т р и е в с к и й (входит): Ты чего здесь?
Б е л о к о н ь : Вызывали.
Г р и г о р ь е в : Интересно, Георгий Александрович, как в таких
случаях полагается платить: вот часы пропали у Белоконя.
Д м и т р и е в с к и й : Я думаю... ведь мы все под угрозой.
Белоконь выходит.
Игорь Александрович, у вас все случаи воровства собраны?
Г р и г о р ь е в : Все до единого.
Д м и т р и е в с к и й : Я требую обыска, не соглашаются.
Г р и г о р ь е в : Они никогда не согласятся. Как же, оскорбление
коммунаров!
Входят Воргунов и Шведов.
В о р г у н о в : А я не вижу никакого смысла. Простое варварство, и
при этом мелкое, провинциальное.
Ш в е д о в : Как это - мелкое? И смысл - ого! Вот увидите, какой будет
смысл.
В о р г у н о в : А я требую, чтобы немедленно сняли. И наказать того,
кто это сделал.
Ш в е д о в : Наказать может только совет командиров...
Блюм вошел, слушает.
В о р г у н о в : Ну, что же, доберусь и до совета командиров.
Входят Крейцер, Собченко, Забегай.
Б л ю м : Но это же шутка, что ж тут такого, на меня еще не такое
вешали...
В о р г у н о в : К черту! Или производство, или балаган!
Ш в е д о в : Это социалистический метод.
В о р г у н о в : Глупости. Варварство! Здесь и не пахнет социализмом.
К р е й ц е р : На кого это гром и молния, Петр Петрович?
Ш в е д о в : Да, мы снимем...
В о р г у н о в : На станках рогожные флажки. Заграничные драгоценные
станки и... рогожки. Отвратительно#9.
С о б ч е н к о : А если норма не выполнена?
В о р г у н о в : Кто не выполнил? Станок не выполнил? Вы не выполнили!
Ну и надевайте на себя что хотите, а станков не трогайте! Это же
некультурно.
Б л ю м : Ай, нехорошо, товарищи коммунары. Разве так годится делать:
ваш завод такой хороший, а вы на него всякую гадость нацепили...
К р е й ц е р : А мне это нравится, Петр Петрович. Смотрите, как все
заволновались.
В о р г у н о в : Девка, которой ворота дегтем вымазали, тоже
волновалась, иные даже вешались. Может быть, и в моей квартире двери
дегтем вымажете? Старый мерзостный быт. Благодарю вас. Решительно
протестую.
К р е й ц е р : Н-нет...
З а б е г а й : И я протестую.
В о р г у н о в (удивленно): А вы чего?
З а б е г а й : На моем "самсон-верке" тоже рогожный флаг.
В о р г у н о в : Ну, значит, вы виноваты.
З а б е г а й : Честное слово, не виноват. Виноват Вальченко, не подает
приспособлений. А я все-таки протестую. И знаете что? Вот садитесь. Мы,
старые партизаны...
В о р г у н о в : Ну что? (Сел.)
К р е й ц е р : Интересная парочка.
Б л ю м : Они же друзья!
Д м и т р и е в с к и й : Легкомыслие какое-то...
Вышел, за ним - Григорьев.
З а б е г а й : Знаете что? Давайте устроим демонстрацию.
В о р г у н о в : Как же это? Дурака валяете...
З а б е г а й : Нет, серьезно. Попросим Жучка. Он командир оркестра и
все может. Возьмем флаги и... демонстрацию. "Марш милитер" и лозунг "Руки
прочь от трудящихся старых партизан". Насчет наших огнетушительных заслуг
тоже можно выставить. Разобьем два-три окна в комнате совета командиров,
но, конечно, за наш счет. Красиво.
Ш в е д о в : Вы ему верьте, Петр Петрович. Он и сам флажки навешивал.
В о р г у н о в : Как же вы?
З а б е г а й : Среда заела, Петр Петрович.
В о р г у н о в : Все равно, я вешаться не буду, ничего не добьетест. А
в цех не пойду.
Б л ю м : Товарищи коммунары, вы как хотите, а я пойду поснимаю флажки.
Мне жалко смотреть на товарища Воргунова. Такой человек, а вы с ним
поступаете, как будто он кого-нибудь зарезал.
В о р г у н о в : И формально неправильно: кто постановил, кто выбирал
станки? Сам Забегай на своем станке навесил?
Ш в е д о в : Правильно. Снять...
З а б е г а й : Смыть пятно позора с механического цеха.
Б л ю м : Идем.
К р е й ц е р : Ну, ладно - идите.
З а б е г а й : А старые партизаны идут чай пить. После победоносной
демонстрации.
В о р г у н о в : Вот это другое дело. Чай люблю.
Все вышли, кроме Собченко.
Т о р с к а я (заглядывает): Санчо, скоро совет?
С о б ч е н к о : Вот пойду посмотрю, как ужин, - да и на совет.
(Вышел.)
Торская берет одну из книг на столе Захарова и усаживается за этим столом.
В а л ь ч е н к о (входит): Редкая удача: вы одни.
Т о р с к а я : Дорогой Иван Семенович, я вас целый день не видела.
В а л ь ч е н к о : У вас в слове "дорогой" нет никакого выражения.
Т о р с к а я : Это я нарочно так делаю.
В а л ь ч е н к о : Экзамен продолжается, значит.
Т о р с к а я : Продолжается. Не можете ли вы сказать, Иван Семенович,
что такое любовь?
В а л ь ч е н к о : Это я прекрасно знаю.
Т о р с к а я : Скажите.
В а л ь ч е н к о : Любовь - это самое основательное предпочтение
Надежды Николаевны всякому другому имени.
Т о р с к а я : В вашей формуле любви Надежда Николаевна обязательно
присутствует?
В а л ь ч е н к о : Непременно.
Т о р с к а я : Садитесь.
В а л ь ч е н к о : Куда?
Т о р с к а я : Садитесь. Единица.
В а л ь ч е н к о : Почему?
Т о р с к а я : Несовременно. Устаревшая формула, примитив. Это годится
для феодального периода.
В а л ь ч е н к о : В таком случае я могу привести другое определение
любви, которое более современно и даже злободневно.
Т о р с к а я : Получайте переэкзаменовку. Пожайлуста.
В а л ь ч е н к о : Любовь - это бесконечное издевательство над жи-
вым человеком, наполнение экзаменами, переэкзаменовками и другими ужасами
старой школы, вечно угрожающие оставлением на второй год.
Т о р с к а я : Слабо и слишком пессимистично: оставление на второй
год! Как и все школьники, вы воображаете, что очень большая радость
возиться с вами еще один год. Не можете ли вы привести такую формулу
любви, при которой приспособление для насадки якоря было бы
сконструировано любящим человеком и сдано в сборный цех?
В а л ь ч е н к о : Любовь... это такая... удача для любящего человека,
когда, наконец, Соломон Маркович Блюм привозит настоящую сталь номер
шесть, а не просто железо и валик, сделанный из этой стали, не гнется во
время насадки частей якоря, а это позволяет сборному цеху признать
приспособление и любящему человеку избавиться от издевательства другого
любящего человека.
Т о р с к а я : Довольно сносно. Но в последних словах некоторая
неточность: вы сказали другого любящего человека, а нужно сказать -
любимого человека. А вот и Соломон Маркович. Вы привозили железо вместо
стали номер шесть?
Б л ю м (вошел): Новое дело... С какой стати? Я... железо? Кто это
сказал?
Т о р с к а я : Это очень важно, и поэтому я запрещаю вам уклоняться от
истины.
Б л ю м : Ну, раз вы запрещаете, так зачем я буду уклоняться.
Привозил...
Т о р с к а я : Вместо стали номер шесть простое железо?
Б л ю м : Да, простое железо.
Т о р с к а я : Как же вам не стыдно?
Б л ю м : Я не виноват. Разве я могу пересмотреть каждый кусочек стали?
Выписали сталь, а положили железо. Разве это люди? Это же дикари с острова
Бразилии...
Т о р с к а я : Оказывается, и вас можно надуть...
Б л ю м : Извините... Разве это называется надуть? Я подойду сзади и
ударю вас камнем по голове, так это разве - надуть? А скажите, пожайлуста,
почему вас интересует какое-то железо?
Т о р с к а я : Мы с Иваном Семеновичем затеяли одну конструкцию...
Б л ю м : Господи, я же знаю, какая у вас конструкция. Так в этой
конструкции не нужно никакого железа. И вообще это легкая промышленность,
причем тут железо?
Т о р с к а я : Нам нужно не железо, а сталь, сталь номер шесть!
Б л ю м : Ну хорошо, хорошо, будет вам сталь номер шесть, только лучше
я вам привезу что-нибудь другое... Разный текстиль, и цветы, и разные там
кондизделия, ну и, само собою, нашатырный спирт, валерьяновые капли,
цианистый калий...
Т о р с к а я : Вот я вам задам!
Входят Захаров и Забегай.
З а б е г а й : И я прошу вас, Алексей Степанович, вы их построже
допросите.
З а х а р о в : Но ведь у тебя нет доказательств.
З а б е г а й : Если бы были доказательства, я бы вас не беспокоил, а
прямо в совет командиров. А вы их хорошенько допросите. Масло украли они.
Они работают рядом на "кейстоне" и сперли.
З а х а р о в : Что же я могу сделать?
З а б е г а й : Как что сделать? Их нужно в работу взять. Я приказал им
прийти сюда.
З а х а р о в : Ну хорошо.
З а б е г а й (кричит в дверь): Эй вы, идите сюда!
Входят романченко и Синенький. Романченко отвечает на вопросы, а
Синенький больше разглядывает кабинет и направляет улыбку то к Вальченко,
то к Торской, то к Блюму. Блюм в ответ на его улыбку грозит пальцем.
З а х а р о в : Забегай вот обвиняет вас в краже флакона масла для
смазывания станка.
Р о м а н ч е н к о : Мы украли масло? Чудак какой! Ничего мы не крали.
З а б е г а й : А я говорю - вы взяли.
Р о м а н ч е н к о : Ну, посуди, Колька, для чего нам твое масло? У
нас свое есть.
З а б е г а й : У меня было особенное, дорогое.
Р о м а н ч е н к о : Ах, особенное? Очень жаль. А где оно у тебя
стояло?
З а б е г а й : Да что ты прикидываешься? Где стояло? В станке, в
шкафчике.
Р о м а н ч е н к о : Воображаю, как тебе жалко!
З а б е г а й : Смотри, он еще воображает. Вы на это масло давно зубы
точили.
Р о м а н ч е н к о : Мы и не знали, что оно у тебя есть. Правда же,
Ванька, не знали?
Синенький небрежно мотает головой.
З а б е г а й : Вот распустили вы их, Алексей Степанович. Стоит и
брешет, не знали. А сколько ты ко мне приставал: дай помазать. Приставали?
Р о м а н ч е н к о : Ну, приставали...
З а б е г а й : Ну и что же?
Р о м а н ч е н к о : Ну и что же. Не даешь - и не надо.
З а б е г а й : А сколько раз вы просили Соломона Марковича купить вам
такого масла? Чуть не со слезами: купите, купите. Ну, что ты на это
скажешь?
Р о м а н ч е н к о : А что ж тут такого? Просили. Ни с какими слезами
только, а просили...
З а б е г а й : А вот уже четыре дня, как не просите и не вякаете. А?
Р о м а н ч е н к о : И не вякаем. А что ж...
З а б е г а й : А почему это?
Р о м а н ч е н к о : До каких же пор просить? Не покупает - и не надо.
Тебе купил, а нам не покупает. Значит, он к тебе особую симпатию имеет.
Б л ю м : Ой, какой вредный мальчишка...
З а б е г а й : А мажете вы как?
Р о м а н ч е н к о : Обыкновенно как.
З а б е г а й : Я уже знаю. Встаете, еще вся коммуна спит - и в цех.
Федька мажет, а Ванька на страже стоит. Что - не так?
Р о м а н ч е н к о : Мажем, как нам удобнее.
С и н е н ь к и й : И ты можешь раньше всех встать и мазать.
З а б е г а й : Вот ироды!
Б л ю м : Вы такие хорошие мальчики...
З а х а р о в : Убирайтесь вон...
Федька и Ванька салютуют и скрываются. Вальченко, Торская и Блюм смеются.
Улыбаются Захаров и Забегай.
З а б е г а й : Ну, что ты будешь с ними делать?
Б л ю м : Я для вас, товарищ Забегай, куплю еще такого масла. А они
пускай уж мажут. Они же влюблены в свой "кейстон".
С о б ч е н к о (заглядывает в дверь): Алексей Степанович, даю сигнал
на совет.
З а х а р о в : Есть сигнал на совет.
В о р г у н о в (входит и располагается на большом диване): Выяснили с
маслом, Забегай?
З а б е г а й : С ними выяснишь! Когда вымажут флакон, сами скажут, а
теперь ни за что. Им масло жалко. И где они прячут?
В о р г у н о в : Шустрые пацаны. Станок у них: не у каждой барышни
такая постель.
З а х а р о в : Согласитесь, Петр Петрович, это новая культура.
В о р г у н о в : Пожалуй, новая...
З а б е г а й : Социалистическая...
В о р г у н о в : Вы думаете?
З а б е г а й : А как же?
В о р г у н о в : Так. Ну, а я еще подумаю.
В коридоре сигнал на совет командиров. Синенький, продолжая играть сигнал,
марширует в кабинет. За ним, отбивая шаг, марширует Федька и еще
три-четыре пацана одинакового с ними возраста. Кончив этот марш, они вдруг
выстраиваются и начинают петь на мотив развода караула из "Кармен".
Синенький подыгрывает на своей трубе.
Хор (за сценой).
Папа римский вот-вот-вот
Собирается в поход.
Видно, шляпа - этот папа:
Ожидаем третий год...
Туру-туру-туру,
Туру-туру, туру,
Туру-туру-туру,
Туру-туру, туру, туру,
Туру-туру-туру.
Воргунов живо аплодирует, мальчики собираются к нему.
В о р г у н о в : Честное слово, хорошо. Вы были на "Кармен"?
Р о м а н ч е н к о : Аж два раза. И наш оркестр играет. Мы можем еще
спеть для вас марш из "Кармен": Петьки, Федьки, Витьки, Митьки.
Ж у ч е н к о : Эй, вы, музыканты, успокаивайтесь, пока я вас отсюда не
попросил...
Р о м а н ч е н к о : Мы возле вас сядем, товарищ Воргунов. А то наша
жизнь плохая: кто чего ни скажет, а Жучок на нас кричит.
В о р г у н о в : Ну что же, садитесь.
Р о м а н ч е н к о : Вы у нас будете, как дредноут, а мы подводные
лодки.
С и н е н ь к и й : Вы знаете как, товарищ Воргунов? Если Жучок будет
нападать, вы правым бортом, а если Алексей Степанович - левым бортом.
В о р г у н о в : А вы меня тут нечаянно не взорвете? Подводная лодка,
знаете, опасная вещь...
С и н е н ь к и й : Ого! Вот вы сегодня увидите: будет атака подводных
лодок - прямо в воздух.
К р е й ц е р : У вас такие серьезные планы, подводные лодки?
Р о м а н ч е н к о : Даже самим немного страшно.
Б л ю м : А почему вы говорите "подводные лодки"? Настоящие моряки так
не говорят. Говорят: подлодки.
С и н е н ь к и й (улыбается): Так это мы для непонимающих, для разных
сухопутных.
К этому времени в кабинете собрались все пять командиров, человек
пятнадцать-двадцать старших коммунаров. Не нашедшие места на диване стоят
у дверей. "Подлодки", разместившиеся было на диване, уступая места старшим
и взрослым, постепенно опускаются на ковер, окружая большой диван со всех
сторон. Прежде всего им пришлось уступить место на большом диване
Крейцеру, потом Трояну; Торская и Вальченко устроились у стола Захарова,
недалеко от них Блюм. Дмитриевский и Григорьев держатся особняком в самом
дальнем углу. В кабинете стало тесно.
Ж у ч е н к о : Ну, довольно.
Пауза.
Первый!
К л ю к и н : Есть!
Ж у ч е н к о : Второй!
З ы р я н с к и й : Есть, второй.
Ж у ч е н к о : Третий!
Д о н ч е н к о : Есть.
Ж у ч е н к о : Четвертый!
З а б е г а й : Четвертый непобедимый есть.
Ж у ч е н к о : Пятый!
С о б ч е н к о : Пятый на месте.
Ж у ч е н к о : Голосуют командиры, члены бюро, начальник коммуны и
товарищ Крейцер, а также главный инженер. Могут присутствовать и брать
слово все коммунары, но предупреждаю, в особенности компанию подводных
лодок, что при малейшем, знаете (улыбнулся), выставлю беспощадно.
С и н е н ь к и й (шепчет Воргунову): Видите, видите, какая политика?
Ж у ч е н к о : Обьявляю заседание совета командиров открытым. Слово
члену бюро комсомола товарищу Ночевной.
Н о ч е в н а я : Все уже знают, в чем дело. Я коротко. Положение на
заводе неважное. Проектный выпуск - пятьдесят машинок, а мы сегодня
еле-еле собрали тридцать пять...
Р о м а н ч е н к о : Тридцать шесть.
Ж у ч е н к о : Федька...
Р о м а н ч е н к о (Воргунову и Крейцеру): Видите, какая
справедливость. Ведь на самом же деле тридцать шесть. А она не знает, а
берется доклад делать.
Ж у ч е н к о : Федька, оставь разговоры.
В о р г у н о в : Они нас взорвут, эти подлодки.
Н о ч е в н а я : Ну, хорошо, тридцать шесть. Недостатка у нас ни в
чем нет, коммунары работают хорошо. Но все-таки дело как-то не вяжется, и
техника нашего производства освоена слабо. Комсомол предлагет: прежде
всего прекратить всякую партизанщину, вызовы коммунаров по вечерам. На
всех опасных и важных участках мы предлагаем учредить коммунарские посты
для изучения техники и для того, чтобы наблюдать за ходом всего дела на
этом месте. Посты эти должны отвечать за свои участки наравне с
администрацией. Бюро просит совет командиров провести это в жизнь начиная
с завтрашнего дня.
Ж у ч е н к о : Кому слово?
Р о м а н ч е н к о : Мне! (Подскочил на ковре.)
Ж у ч е н к о : Ты подождешь.
С и н е н ь к и й : Вот видите?
В о р г у н о в : Давай и в самом деле подождем.
К л ю к и н : Дай мне слово.
Ж у ч е н к о : Говори.
К л ю к и н : Я два слова. Надо решить вопрос о Григорьеве. Ленивый,
неспособный и чужой для нас человек. Второе: надо, чтобы товарищ
Дмитриевский обьяснил, на чем основано его особое доверие к Григорьеву и
особое недоверие к коммунарам?
Р о м а н ч е н к о : Это - да...
Г р и г о р ь е в : Мне можно?
Ж у ч е н к о : Говорите.
Г р и г о р ь е в : Я всю эту компанию понимаю. Коммунары любят, чтобы
их хвалили, а я требую от них честной работы.
Общий смех.
Г е д з ь : Когда вы сами приходите на работу?
Р о м а н ч е н к о : А сколько раз вас товарищ Воргунов гонял?
Ж у ч е н к о : Федька, ну чего ты кричишь?
Г р и г о р ь е в : Криком и смехом не возьмете, товарищи коммунары. А
воровоство?
Пауза.
Почему же вы не смеетесь?
Пауза.
Если сейчас произвести обыск?
З а б е г а й : А кто будет обыскивать?
Г р и г о р ь е в : Вот только жаль, что обыскивать некому...
К р е й ц е р : Все воры, значит?
Г р и г о р ь е в : Я этого не говорю. Но вы предпочитаете о воровстве
молчать.
Р о м а н ч е н к о : Чего молчать? Дай слово, Жучок.
Ж у ч е н к о : Подождешь.
Р о м а н ч е н к о : Так смотрите же, товарищ Григорьев: я не молчу, а
поджидаю.
Ж у ч е н к о : Ты дождешься, пока я тебя выставлю. Видишь, товарищ
Григорьев не кончил?
Г р и г о р ь е в : Я все-таки предлагаю обыск. Вчера у Белоконя
пропали часы из кармана. За что страдает этот человек? Только повальный
обыск.
Б л ю м : Так надо же пристава пригласить?
Г р и г о р ь е в : Какого пристава?
Б л ю м : Эпохи Николая второго, какого?
Ж у ч е н к о : Соломон Маркович... постойте...
Б л ю м : Я не в состоянии больше стоять... У меня тормоза
испортились...
С о б ч е н к о : Дай, Жучок...
Ж у ч е н к о : Жарь.
С о б ч е н к о : Григорьев: прямо нас называют ворами, и
выходит так, что мы помалкиваем. Почему? Мы так молчать даже и не
привыкли. Так считают: беспризорный - значит вор. Григорьев сколько здесь
живет, а того и не заметил, что в коммуне нет беспризорных. Беспризорный
- кто такой? Несчастный, пропадающий человек. А он не заметил, что здесь
коммунары, смотрите какое слово: коммунары, которые, может быть, честнее
самого Григорьева...
Д м и т р и е в с к и й : Не позволяйте же оскорблять.
Ж у ч е н к о : Ты поосторожнее, Санчо...
С о б ч е н к о : А для чего нам осторожность? Кто это такое придумал!
Таких, как Григорьев, нужно без всяких осторожностей выбрасывать.
Инструменты пропадают, надо обыскивать коммунаров? Почему? А я предлагаю:
что? Пропали инструменты? Обыскивать Григорьева.
Г р и г о р ь е в : Как вы смеете?
Д м и т р и е в с к и й : Это переходит всякие границы.
Ж у ч е н к о : Товарищ Собченко!
Р о м а н ч е н к о : Ух, жарко...
С о б ч е н к о : Нет, ты сообрази, Жучок, почему на всех коммунаров
можно сказать "вор", устраивать повальные обыски, а на Григорьева
нельзя? Мы знаем, кто такие коммунары: комсомольцы и рабфаковцы. А кто
такой Григорьев? А мы и не знаем. Говорят, генеральский сын. Так если
комсомольца так легко обыскивать можно, так я скажу: сына царского
генерала - скорее. А возле Григорьева Белоконь. Откуда он? А черт его
знает. Механик. А он долота от зубила не отличает, автомат угробил. Тут
уже и товарищу Дмитриевскому ответ давать нужно: почему Белоконь, почему?
А Белоконь денщик отца Григорьева. Какой запах, товарищи коммунары? Все.
Г р и г о р ь е в : Откуда это? Кто вам сказал?
Б л ю м : Это я сказал.
Г р и г о р ь е в : Вы?
Б л ю м : Я.
Г р и г о р ь е в : Вы знаете моего отца?
Б л ю м : А как же? Встречались.
Г р и г о р ь е в : Где?
Б л ю м : Случайно встретились: на погроме, в Житомире...
Д м и т р и е в с к и й : Такие вещи надо доказывать.
Б л ю м : Это я в Житомире не умел доказывать, а теперь я уже умею, к
вашему сведению.
Р о м а н ч е н к о : Вот огонь, так огонь...
Ж у ч е н к о : Товарищи, не переговаривайтесь. Берите слово.
З ы р я н с к и й : Слово мое?
Ж у ч е н к о : Твое.
З ы р я н с к и й : Прямо говорю: Григорьеву дорога в двери. У нас ему
делать нечего. Только за женщинами. Ко всем пристает: и уборщицы, и
конторщицы, и судомойки, и учительницы, коммунарок только боится.
Н о ч е в н а я : Чего там? Сегодня и меня приглашал чай пить с
конфетами.
Г е д з ь : Молодец!
З а б е г а й : Ого!
Ш в е д о в : Воспитательную работу ведете, товарищ Григорьев?
С и н е н ь к и й : А нам можно?
Ж у ч е н к о : Чего тебе?
С и н е н ь к и й : Нам можно приходить на "чай с конфетами"?
Общий смех.
Ж у ч е н к о : Синенький, уходи отсюда...
К р е й ц е р : Кажется, подлодка затонула...
Р о м а н ч е н к о : А что он такое сказал?
В о р г у н о в : Просим амнистии.
Ж у ч е н к о : Смотри ты мне!
Г р и г о р ь е в : Я не могу больше здесь находиться. Здесь не только
оскорбляют, но и клевещут.
Ж у ч е н к о : Ночевная сказала неправду?
Г р и г о р ь е в : Да.
Общий смех.
Г р и г о р ь е в : Я ухожу, всякому безобразию бывает предел.
К р е й ц е р : Нет, вы останетесь.
Г р и г о р ь е в : Меня здесь оскорбляют.
К р е й ц е р : Ничего, это бывает.
Р о м а н ч е н к о : Дай же мне слово.
Ж у ч е н к о : И чего ты, Федька, пристаешь?
Р о м а н ч е н к о : Дай мне слово, тогда увидишь.
С и н е н ь к и й : Зажим самокритики.
Ж у ч е н к о : Ну, говори...
С и н е н ь к и й : Вот: атака подводных лодок.
Ж у ч е н к о : Честное слово, я эти подводные лодки вытащу на берег.
В о р г у н о в : Ныряй скорей...
Р о м а н ч е н к о : Значит, приходим мы с Ванькой в цех. А еще и
сигнала вставать не было.
З а б е г а й : "Кейстон" смазывать?
Р о м а н ч е н к о : Угу.
Смех.
Р о м а н ч е н к о : Мы имеем право смазывать наш "шепинг"?
З а б е г а й : А масло краденое.
Р о м а н ч е н к о : Товарищ председатель, мне мешают говорить, и
потом этого... оскорбляют...
Смех.
Ж у ч е н к о : Да говори уже...
Р о м а н ч е н к о : Ну, вот... Только мы наладились, смотрим -
тихонько так Белоконь заходит. Мы скорее за Колькин "самсон-верке" и
сидим. Он это подошел к ящику, к твоему, Санчо. Оглянулся так... и
давай... раз, раз... открыл и в карман. А потом к Василенку... Тоже. А
ключей у него целая связка... Вот и все.
Б е л о к о н ь : Врет, босяк.
Общий шум.
С о б ч е н к о : Похоже на правду.
З ы р я н с к и й : Это да!
К л ю к и н : Вот где обыск нужно!
О д а р ю к : Гады какие...
К р е й ц е р : Молодец, Федька. Это, действительно, атака.
В о р г у н о в : Тут целая эскадра может взлететь на воздух.
С и н е н ь к и й : Ого!
Ж у ч е н к о : Говорите по порядку, чего вы все кричите! Клюкину
слово.
К л ю к и н : Мы давно об этом думали, да спасибо подлодкам, в самом
деле черта поймали. Теперь все ясно: Белоконь крал и продавал инструменты,
а чтобы с себя подозрение снять, подбрасывал кое-кому, вот, например,
Вехову ключи.
Г о л о с : Ага, вот, смотри ты...
Ж у ч е н к о : Я предлагаю: немедленно произвести в комнате Белоконя
обыск.
Ш в е д о в : А мы имеем право?
Ж у ч е н к о : А мы с разрешения Белоконя. Вы же разрешите?
Б е л о к о н ь : Я определенно не возражаю, но только и вы права
такого не имеете. Это, если каждыйбудет обыскивать... И я протестую против
всех оскорблений...
Г е д з ь : Тогда можно и без разрешения.
З ы р я н с к и й : Какие еще там разрешения?
К р е й ц е р : Я имею право разрешить обыск. Сейчас же отправьте
тройку. Белоконь здесь живет?
Ж у ч е н к о : Здесь. Я предлагаю тройку: товарищ Воргунов, Забегай и
Одарюк.
В о р г у н о в : Бросьте, чего выдумали.
Р о м а н ч е н к о : Дредноут на такое мелкое дело не подходит. Давай
я!
Ш в е д о в (Воргунову): Вы будете от руководящего состава.
В о р г у н о в : Да ну вас, есть же более молодые...
Ж у ч е н к о : Ну, тогда товарищ Черный. Согласны?
Г о л о с а : Есть. Идет. Добре.
Ж у ч е н к о : Отправляйтесь. Командиром Забегай.
З а б е г а й : Белоконя брать?
Б е л о к о н ь : Я никуда не пойду. Я решительнол протестую.
С и н е н ь к и й : Не трать, кумэ, сылы, та сидай на дно.
К р е й ц е р : Идите, Белоконь, не валяйте дурака.
Четверо вышли.
Ж у ч е н к о : Продолжаем. Слово Шведову.
Ш в е д о в : Завтра начинают рабоать наши посты. Сегодня мы их
выделим. Особенно важен пост по снабжению, а то Соломон Маркович часто
привозит всякую дрянь.
Б л ю м : Меня тоже, кажется, начинают оскорблять... Как это - дрянь?
Смех.
Ш в е д о в : Привозите...
Б л ю м : Так надо раньше выяснить в общем и в целом, что такое дрянь.
Ш в е д о в : Вальченко на вас очень жалуется. Хотя, правду сказать, и
товарищу Вальченко нужно подтянуться. Он слишком много времени уделяет
Надежде Николаевне.
К р е й ц е р : Вот тебе раз...
Т о р с к а я : Я его больше и на порог не пущу.
В а л ь ч е н к о : Собственно говоря, я...
З а х а р о в : Молчите лучше.
В а л ь ч е н к о : Дайте мне слово, Жученко.
Ж у ч е н к о : По личному вопросу?
В а л ь ч е н к о : Нет.
Ж у ч е н к о : Пожайлуста.
В а л ь ч е н к о : Для нас, инженеров нашего завода, не нужно ожидать
результатов обыска у Белоконя. Я говорю не только от себя, но и от
Воргунова и Трояна, хотя они меня и не уполномочили. Мы всегда были
уверены, что не коммунары крадут. У нас нет ни одной точки, на которой мы
стояли бы против коммунаров. Развитие нашего завода для нас такое же
святое длое, как и для вас. Мы такие же участники социалистического
строительства, как и вы. И мы такие же энтузиасты, как и вы. Правда, Петр
Петрович?
В о р г у н о в : Вообще правда, но поменьше трогательных слов, очень
прошу.
В а л ь ч е н к о : Но в одном отношении коммунары выше нас. У
коммунаров прямее и сильнее действие. А мы иногда раздумываем и
колеблемся. Я вот считаю: напрасно Петр Петрович не пошел с обыском. Я три
месяца назад тоже не пошел бы. А сейчас пойду, если пошлете. Петр
Петрович, это у нас остатки российской интеллигенщины...
Р о м а н ч е н к о : Это переходит всякие границы...
С и н е н ь к и й : Осторожнее, осторожнее...
В о р г у н о в : Говорите, я тоже речь скажу.
В а л ь ч е н к о : И я заявляю: мы вместе с вами, и мы не сдадим.
Аплодисменты.
Т о р с к а я : Наконец, вы экзамен выдержали...
В а л ь ч е н к о : Да что вы говорите? Так легко разве?
Ж у ч е н к о : Товарищи...
В о р г у н о в : И я речь скажу. Вальченко, действительно перешел
всякие границы - я сам эту... интеллигенщину не выношу. Не в том дело.
Дело в другом: у коммунаров коллектив, а у нас нет. У них комсомол, вот
совет командиров, а у нас что? Но ничего, мы уже входим в ваш коллектив.
Это очень приятно чувствовать. А если это не почувствуешь, то ничего и не
поймешь в новом. Я вот очень рад, что меня уже записали в дивизион
подводных лодок.
Р о м а н ч е н к о : Вы дердноут.
В о р г у н о в : Ну, вот видите, даже дредноутом. У коммунаров мы
прежде всего должны научиться прямо смотреть, прямо говорить, прямо
действовать. Коммунары никогда не лгут, вот что удивительно. Даже Федька,
безусловно стащивший флакон масла, даже он имеет право не считать себя
преступником и с негодованием отбрасывать всякие обвинения. За него
внутренняя глубокая правда: порученный ему "кейстон". Я теперь буду
поступать по-федькиному, хотя, конечно, от меня не нужно запирать все
флаконы с маслом. А завод наш пойдет хорошо. Это точно.
Овации. Все что-то кричат, аплодируют.
К р е й ц е р : Молодец, теперь вы настоящий молодец.
Р о м а н ч е н к о : Так корешки не поступают...
В о р г у н о в : Чего, напутал?
Р о м а н ч е н к о : Конечно, напутали. Теперь ему масло отдавать
нужно.
В о р г у н о в : А и верно. Вот, понимаешь, какая у меня
непрактическая натура. Но знаешь что? Я тебе куплю флакон масла.
С и н е н ь к и й : Два флакона.
В о р г у н о в : Хорошо - два.
Забегай, Черный, Одарюк, Белоконь входят.
Ж у ч е н к о : Ну?
З а б е г а й (выкладывает на стол): Вот всякий инструмент, вот
Собченко штанген; твоя метка, Санчо? Вот ключи и отмычки, а вот... часы
самого Белоконя.
Тишина.
Ж у ч е н к о : Что вы скажете, Белоконь?
Б е л о к о н ь : Ничего не скажу.
К р е й ц е р : С Белоконем мы будем разговаривать в другом месте.
Алексей Степанович, дайте двух коммунаров, пускай отведут Белоконя по
этой записке. Белоконь, скажите вот что: Григорьев знал о ваших кражах?
Б е л о к о н ь : Нет.
Г р и г о р ь е в : Я не знал ничего, честное слово.
К р е й ц е р : Вы все-таки ко мне зайдите, товарищ Григорьев.
Белоконь уходит с двумя коммунарами.
Ж у ч е н к о : Ну, что же, как будто все. Товарищ Григорьев, вы у нас
работать больше не будете?
Г р и г о р ь е в : Нет. (Вышел.)
Д м и т р и е в с к и й :Разрешите и мне уйти. Но на прощание два
слова. Я не буду оправдываться. Я попал в какую-то грязнейшую и
отвратительнейшую яму. Я не могу простить себе сво„ слепоту и глупость. Но
многого я еще и сейчас не пониаю, и у вас я работать, конечно, не могу.
Все-таки вы меня многому научили. Прощайте. (Вышел.)
Тишина.
С и н е н ь к и й : И адмиральский корабль взлетел на воздух.
Смех.
Ж у ч е н к о : Ванька, ну что ты выстраиваешь? Слово Александру
Осиповичу.
К р е й ц е р : Все кончено, товарищи коммунары, мне и говорить нечего.
Главным инженером назначаю товарища Воргунова.
Аплодисменты.
Ну вот, теперь одного не хватает - пятидесяти машинок.
В о р г у н о в : Ну, это пустяк...
Ж у ч е н к о : Все? Еще одно маленькое дело. Нестеренко Наташа подала
заявление. Да она сама скажет.
Н е с т е р е н к о : Да, я виновата, я не сказала товарищам и
поступила плохо. Прошу меня простить и выпустить меня как коммунарку.
Ж у ч е н к о : Кому слово?
З ы р я н с к и й : Она поступила нехорошо. Из-за любви забыла и
товарищей и дисциплину. Таких вещей прощать нельзя. Вышла замуж без...
В о р г у н о в : Благословения родителей.
З ы р я н с к и й : Что?
В о р г у н о в : Без благословения совета командиров. За это раньше
родители проклинали.
З ы р я н с к и й : Проклинать не будем, а предлагаю посадить наташу и
Петра на пять часов под арест.
Р о м а н ч е н к о : Правильно.
К р е й ц е р : Вот изверг!
Р о м а н ч е н к о : А то они все поженятся.
В о р г у н о в : Вы кровожадные звери.
Ж у ч е н к о : Есть другое предложение: амнистировать, выдать
приданое, как полагается выходящему коммунару. Избрать для этого комиссию:
Торская, Ночевная. Голосую. Кто за это предложение, прошу поднять руки.
Девять. Кто против? (Начинает считать.) Один, два. (Замечает поднявших
руки подлодок.) А вы чего голосуете? Против один.
Р о м а н ч е н к о : Конечно, если нас не считать.
В о р г у н о в : Довольно с тебя на сегодня крови...
Ж у ч е н к о : Все. Список постов будет обьявлен завтра. Закрываю
заседание.
Шум, группы расходятся.
З а б е г а й (Шведову): Я на пост снабжения, смотри ж...
Б л ю м : Значит, ко мне? Замечательно. Завытра же едем. И без победы
не возвращаться. Значит как? Со щитом или под щитом.
З а х а р о в : Не под щитом, а на щите.
Б л ю м : На щите, что это значит?
З а х а р о в : Со щитом - значит с победой, на щите - значит убит. С
победой или убитый.
Б л ю м : На щите нам как-то не подходит, правда, товарищ Забегай?
Тогда скажем просто: со щитом или с двумя щитами.
К р е й ц е р : Где же вы другой возьмете?
Б л ю м : Мало разве дураков? Нужно уметь. Будут же убитые
какие-нибудь?
К р е й ц е р : лишних щитов тоже не натаскивайте в коммуну. А то вот
навезли калиброванной меди на три года. Куда это годится?
Б л ю м : Калиброванная медь? Первый раз слышу... Ах, да... (Уходит.)
К р е й ц е р : Ну, до свидания, товарищи. Кого подвезти в город?
Т р о я н : Нам нужно еще с ребятами посты наметить.
Все вышли. Остались Вальченко и Торская.
Т о р с к а я : Что же, пора и нам. Бой кончен.
В а л ь ч е н к о : Мне не хочется никуда отсюда уходить, Надежда
Николаевна.
Т о р с к а я (подходит к нему. Положила руки на его плечи, смотрит в
глаза): Милый!
Вальченко вдруг обнимает ее и целует в глаза. В дверях Зырянский.
Т о р с к а я : Ах... Алеша... Что? Без совета командиров? Алеша, а
когда будет следущее заседание?
З ы р я н с к и й : У вас всегда... совет командиров во вторую очередь.
З а н а в е с
